Но вот было у нас в камере два таких кадра, бывший полицай и матерый уголовник. Вот с полицаем-то как раз все понятно, он свой для дубаков. Поэтому вставал, когда хотел, гулял, где хотел, и на проверки не выходил, а с Эссамиром почему либеральничали, не понимаю.
Часам к десяти принесли яйца, багеты, молоко, по литру на брата, вареный картофель. Завтрак! Я уж и забыл, что завтраки бывают, привык уже к двухразовому питанию. Поел еще, попил молока, голод притуплялся, язык стал уменьшаться в размерах и поубавилось шершавости, но мочиться не хотелось.
Вскоре пришел доктор Ибрагим, справился о моем здоровье, я поделился с ним своими опасениями и попросил дать мочегонных. Через полчаса выпил фуросемид, а через час первый раз почти за двое суток сполз с кровати и доковылял до туалета, где справил диурез. Ну, жить буду!
Весь день пил воду, мочегонные и с остановками ходил в туалет, «прочищал» почки. Сокамерники, видя мои мучения, не доставали разговорами и не лезли в душу.
На следующий день мне значительно полегчало, уже не так кружилась голова, начал ходить в туалет без мочегонных, исчезла шершавость на языке, прекратили кровоточить десны, меньше шатались зубы.
Когда в очередной раз делал остановку по пути из туалета до кровати, открылся «домик», и из него вылезла взлохмаченная седая голова европейца. Так я первый раз увидел Рени.
Мне почему-то показалось, что он непременно заговорит по-русски, но француз владел только своим языком и английским. Я не стал карабкаться на верхотуру второго яруса, а остался сидеть на стуле в проходе. Меня обступили обитатели и, пожимая руки, начали знакомиться. Все имена с ходу не запомнил, путался поначалу, но арабы народ с юмором, потому не обижались, а веселились.
Вдруг Рени что-то начал быстро говорить, тыкая морщинистым пальцем в календарь. Мой запас французских слов сводился к «бонжур», «оревуар», «пардон», здесь еще обогатил за счет «цивиль присон» (гражданская тюрьма).
— Я не понимаю, что он хочет? — по-арабски спросил я.
— Он говорит, что сегодня 31 декабря, и завтра начинается новый, 2009 год, — перевел мне Олигарх. — Что во Франции сейчас очень весело, и он бы не отказался от рюмки хорошего коньяку.
— Спроси, а шампанское он что, не пьет?
— Нет, он любит коньяк и виски!
Да, самый любимый с детства праздник приходится встречать в таких условиях. Одно радовало, что не меня одного. Это надо ж забыть, что сегодня Новый год! Мне сделалось грустно, расхотелось беседовать, залез на свою кровать и задумался о превратностях судьбы.
Кто-то плюхнулся на соседнюю койку, я повернулся и увидел моджахеда Авери.