По правде сказать, больше здесь крупных конфликтов не возникало. Через неделю малолетки возобновили броуновское движение. Опять носились как угорелые, правда, стараясь не задеть меня, а если и задевали, то приносили самые большие извинения.
Ребятишки росли, развивались, в отличие от моих ровесников им надо было выплеснуть ту энергию, которой их снабдила природа. У них еще молоко на губах мамкино не обсохло, а их уже лишили этой возможности. По сути, это были дети, которым надо порезвиться и пошалить. Однако этим «деткам» ночью в темном переулке лучше не попадайся!
Большинство сидело за курение конопли, воровство, драки, изнасилования. Побывав в детской тюрьме, где другие правила, они с трудом вписывались в местные.
Но потихоньку-полегоньку и их обламывали, подводя к местным реалиям.
Те из малолеток, кто в тот день стал «дружбаном», больше ко мне не цеплялись. Вновь прибывшим объясняли, чтоб не лезли ко мне, а то плохо кончат. Старшие зэки следили за этим. Но один раз не уследили.
Уже в начале весны перевели очередного малолетку, а тот как узнал, что я русский, то почему-то решил подразнить меня. Такой клоун местного разлива, ходит, кривляется, дразнится, думает, очень весело, на публику играет, дешевый авторитет зарабатывает. Вот этот дурачок ходит по пятам и орет: «Раша! Раша-Наташа! Водка! Горбачев!»
Ходил он так минут десять, идет сзади и походку мою копирует, и «Раша!» выкрикивает, и по сторонам озирается, ищет благодарных зрителей. Я думал, надоест ему, отстанет. Нет, ходит! Резко развернулся, он и не ожидал, да-а-а как залепил ему в ухо ладонью. Он на пол упал, сел и ждет, когда арабы побегут русского бить. А вместо этого капран подошел и еще ему в это же ухо оплеуху приложил. Оно у него после распухло и издалека можно было различить, как дурачок тот погулять вышел, одно ухо нормальное, а другое раза в два больше. Больше недели так ходил.
Одним словом, контакт с местным населением наладил, но душу сей факт грел мало, мне хотелось большего. И вот числа 21 января меня вызвал к себе моршед и сообщил, что нашли переводчика и завтра я еду на допрос. Также он отдал мне книги, переданные консулом и отправленные цензору в Тунис. Странное дело, значит, десять книг цензор смог проштудировать и вернуть их обратно, а письма, по объему куда меньше печатных изданий, не смог? Может, завтрашний день что-то прояснит?