Наконец можно было идти на платформу – до поезда оставалось с четверть часа.
На платформе Илья не выдержал, пожаловался:
– Тяжело-то как…
– Да, отвыкли мы от ожиданий.
– Не от ожиданий, а от бездействия скорее.
– А ты что, в Москве постоянно чем-нибудь занят?
– Ну как, стараюсь. Делаю вид, что занимаюсь, если конкретных занятий нет.
– Вот-вот…
– Кстати, не прав ты, Ром, что мы постоянно писать должны. Я вот читал недавно, что Гоголь своему… ну, типа агенту писал на требование скорее сдать второй том «Мертвых душ»… Так вот, он отвечал, что у настоящего автора большая обдуманная вещь занимает всю жизнь и что невозможно произвести несколько сильных текстов. Одна должна быть…
Роман покривил губы:
– Лукавство или оправдание бессилия: если в душе горит, производишь и не думаешь… Сам-то он, Гоголь, в определенный момент строчил повесть за повестью. И только смерть Пушкина его подкосила. Но все равно писал-то он постоянно. А ты вот пишешь?
– Я говорю, пробую, не получается.
– Значит, не горит в душе. У меня тоже не горит – сажусь за стол, вяло мараю бумагу, и все не то…
В поезде сразу легли на полки, отвернулись к стенкам и уснули. Спали крепко до самой Москвы. Проснулись освеженными. Роман думал, что будет хуже. А так – можно сказать, даже бодрыми себя чувствовали. Успели и чайку выпить из стаканов с подстаканниками.
– Ну во-от, – с деланным удовлетворением выдохнул Илья, – теперь можно продолжать жизнедеятельность.
Они давно не бывали ранним утром на площади трех вокзалов и сейчас удивились, что там оживленно, как днем. Ларьки работали, реклама пестрела, музыка громыхала, люди суетились. Таксисты приглашали довезти куда угодно.
Возле входа в метро была толпа. Ждала, когда откроют станцию. Роман с Ильей пристроились у колонны недалеко от дверей, закурили. Роман проверил содержимое сумки, вылил из термоса забытый чай. Вылил в урну, а из щели урны тот растекся по асфальту.
Подошла женщина лет сорока пяти. Скромно одетая, лицо не алкашки, не бомжихи. Сказала что-то невнятно:
– А? – потянулся к ней Илья.
– Девушку молодые люди не желают?
Илья отшатнулся испуганно:
– Нет-нет!
– И почем? – спросил Роман.
– Полторы тысячи час.
– М-м, спасибо.
– Ну хоть тысячу тогда, и везите к себе.
– Спасибо, не надо.
– У нас хорошие девушки, чистые, – голос женщины стал слезным. – Пойдемте, сами посмотрите.
– Я из любопытства просто спросил, – стал раздражаться Роман.
– Странное у вас любопытство…
– Дело в том, что я писатель. Мне нужно знать.
Женщина пожала плечами и перешла к другой группке мужчин.
– Слушай, – как-то вкрадчиво произнес Илья, – а ты что-нибудь писать о поездке нашей планируешь? То есть – есть сейчас мысли какие-нибудь, а? Или – пустота?