— Ты погоди, погоди. Уж больно ты, майор, горяч на расправу. Не мне — раненым надо, раны промывать.
Баженов брезгливо посмотрел в пьяные глаза, взялся рукой за пояс и зашагал, затоптался на месте (по землянке не разойдешься!), потом сел.
Льоха тоже присел и начал делать самокрутку.
— И так не так, и то не так, а як? Ты когда-нибудь писал письма самому себе? — вдруг спросил он, пересыпая табак на другую, неразорванную бумажку.
— Себе? Как это понять?
— А так, как слышишь. Письмо к себе, к своему «я*...
— Не приходилось. До такого еще не допивался.
— А ты злой. Да... А мне довелось писать. И был я трезвый... а может, и не очень... Только это было не от водки. И от мыслей захмелеть можно. Случилось, разгромили нас каратели. Было это два года назад, в лесу под «Узлом», где сейчас народ прячется. Не было у нас тогда военного опыта. Уцелело человек восемь. Рассеялись, чтоб уже в этом лесу собраться. Пришел я в этот лес, ищу, ищу — никого нет. То ли погибли в пути, то ли сбежали. Дни идут, а я один. Совсем один на весь лес! Нет хуже, как быть одному, да еще без дела. Что на белом свете делается — не знаешь... Не привык я без дела сидеть. Пытка! Начал было везде землянки строить. Понастроил их много. А все никого нет. Беда... Начали за мной каратели охотиться, как за зайцем. Убегаю. Прячусь. Маскируюсь. Есть нечего, патронов нет. Пошел из леса — пулеметчики подранили. Забился, как раненый зверь, в глушь.
Льоха долго молча курил, прежде чем продолжать. - Вот тогда я и начал писать письма к самому себе. Не Кондрат Льоха пишет к Кондрату Льохе моей рукой
Партия ко мне пишет. Держитесь, Кондрат Григорьевич Льоха! Родина про вас помнит. Помнит и не забудет. Весь нарсш воюет — и вы воюйте! Не падайте духом, продолжайте борьбу... Не совсем этими словами, конечно, сейчас слова от ума идут, а те кровью сердца были написаны... Ну, и я пишу ответ — клянусь, мол, народу...
Он снова надолго замолчал.
— И много писем написали?
— Десятка полтора. Бумаги не было, так писал на немецких листовках, что с самолетов сбрасывали, — знаешь, что призывали сдаваться в плен...
— Куда ж вы те письма девали?
— В бутылку их прятал, а бутылку в дупло. Станет сумно, невмоготу, — прихожу и читаю. А когда начали партизаны собираться, тут уж не до писем стало...
— А целы эти письма?
— Может, и целы. Так и лежат в бутылке, в дупле.
— Очень прошу, если можете, отдайте их мне!
Льоха взглянул на него с недоумением, и Баженов поспешил пояснить:
— Я ведь до войны журналистом был. В жизни такое случается, что и нарочно не выдумаешь, сколько ни фантазируй.