— Еще дать?
Баженов не уловил иронии — он только видел шевелящиеся запекшиеся губы Богуна, голоса он не слышал.
Отстегнув фляжку, Баженов вытряхнул из кружки землю, налил водки и протянул Богуну. Тот осторожно взял,
понюхал, впервые улыбнулся, отпил половину и протянул кружку Куракову.
— Пей все, есть еще! — Баженов потряс фляжкой.
Баженов тоже выпил. Он отдал им фляжку с остатками водки и плитку шоколада. Его взгляд упал на приклад незнакомого автомата, лежавшего на второй пулеметной площадке. Баженов вспомнил о главной своей задаче. Он взял автомат, осмотрел его. Пули были меньше винтовочных, но больше обычных автоматных — нечто среднее между винтовочным патроном и пистолетным. На прицельной рамке значилась цифра «800».
— Невредная штука! — сказал Богун.
— Трофей Грицая?
— Два таких было. Один Микола оставил здесь, другой взял с собой.
— Я этот захвачу. Хорошо бы и второй найти — Грицай его не донес.
— Патроны в углу.
Огневой бой усилился.
— Скоро опять начнем молотить,— буднично сказал Богун. — А вы спробуйте этот карабин.
Прижимая к груди карабин-автомат — так Баженов окрестил новое оружие, — он поднялся ко второй пулеметной площадке. Меж веток, маскировавших окоп, он увидел пологий склон, поросший невысокой пожелтевшей травой. Выше на склоне и правее — темный ободок окопов противника, черные силуэты танков. Все поле в ямах — такие роют для посадки деревьев. Много трупов. В крутых изгибах вражеских окопов виднелись гитлеровские солдаты, пулеметчики. Отличная цель! Отсюда можно бы выследить гитлеровского снайпера, стрелявшего по окопу...
Осторожно просовывая ствол меж ветвей и пробуя, надежен ли упор, Баженов заметил, что уложил ствол на пальцы, торчавшие из земли. Он так отшатнулся, что толкнул Богуна, стоявшего позади.
— Ничего. Сергей Васильевич не обидится, що вы с его допомогою справите по ньому тризну. Я тоже не раз справлял. Бачите, скильке лежит хитлеров... Хорошее письмо я его жинци отписал... та и жинкам других тоже, тильке отправиты не с кем. Может, захватите? Хай там знають, як их герои положили свои головы за батькивщину...
Снова Баженов, как в сожженной деревне, ощутил остро саднящую боль в горле, и перед его мысленным взором возникла легонькая старушка с букетом красных роз: «То огонь, огонь...». Он со злобной решимостью передвинул регулятор на стрельбу одиночными, навел карабин-автомат на окоп, выискивая вражеского пулеметчика у станкового пулемета.
— Прицел триста, — подсказал Богун.
Баженов передвинул хомутик прицельной рамки и прицелился.
— Не поспешайте!