— Неужели шаваб станут жечь живого человека? — недоверчиво спросила она.
— Если я ошибусь, или если лечение не поможет — раз уж начали говорить такое, то скажут еще и еще, а потом кто-нибудь придумает, что видел, как я летала на метле, или заговаривала воду в колодце, или еще что-нибудь, — с тоской произнесла Ута. — А если я откажусь кого-то лечить, то будет еще хуже — меня обвинят в злом умысле, все ведь уже знают, что я лекарка, и обращаются ко мне за помощью — а я-то, дура, не могла понять, почему на меня так косятся женщины в поселке, и почему пастор не здоровается ни со мной, ни с моей матерью…
— Все равно я не верю, что твои соплеменники решатся на такое. Ведь есть же князь, он не позволит!
— Два года назад в Зеленой Долине — так называется поселок на землях князя Гургена — сожгли Большую Берту, а она тоже была ученицей Анны, как и я. И князь Гурген ничего не мог сделать, ничем не мог ей помочь. Разве ты не знаешь, что даже верховный князь не вмешивается во внутренние дела шаваб, а сжечь ведьму — или ту, которую считают ведьмой — это уж очень внутреннее дело… Я поеду с тобой, Аник, даже если мне придется бежать из дома. Я поеду с тобой, но мне придется навсегда остаться с твоим народом, как это сделала Хильда, понимаешь?
— Поехали прямо сейчас, — предложила Аник, — сядешь вместе со мной на мою кобылу, и поехали!
Ута покачала головой:
— Нет, Аник. Мне нужно помочь родителям управиться с жатвой, и с матерью нужно поговорить. Я думаю, ни сегодня, ни завтра меня жечь не будут, — усмехнулась она грустно, — пока еще никто из тех, кого я лечила, не умер. Когда ты собираешься ехать?
— Не знаю, — сказала Аник, — не раньше праздника Успения. Мать Проклея писала, что на лето все ученицы разъехались, и соберутся только осенью.
— До Успения не так много времени, а мне лучше приехать в крепость как можно позже. Если я уеду сейчас, Бог его знает, что наши кумушки придумают — могут и заявиться за мной в крепость, потребовать моей выдачи. Боюсь, тогда они решат, что уж точно я — ведьма.
6.
Стемнело, и Аник заторопилась домой. Джоджо ожидал ее с зажженным уже факелом. Почти весь путь до крепости они проделали в молчании.
Лошади осторожно ступали по едва различимой в неверном свете факела дороге. Это были горские лошади, хоть и не очень хороших статей, а горская лошадь тем и славится, что видит даже и при свете звезд, и не боится темноты. Еще про горских лошадей говорят, что у них на копытах пальцы — пальцев, конечно, нет, но горская лошадь может пройти в таком месте, где и человек, не привычный к горам, пути не найдет.