— Откуда, скажи мне, ты можешь его знать?
— Он был в Красной крепости в день снятия осады, вместе с князем Горгием. Отец лежал раненый, и я принимала гостей, как хозяйка.
— Вот оно что, — сказала все еще рассерженная, но начинавшая уже успокаиваться настоятельница. — Ну, на войне многое можно — из того, что недопустимо в мирное время. Но в любом случае — вот так, на виду у всех, стоять и болтать с мужчиной — бесстыдно и позорно! Иди в свою комнату. И носа в сад не показывай, слышишь?
5.
Если это и не было катастрофой, крушением всех надежд Уты, то очень на то походило. Пир — Ута знала, как проходят горские пиры, совсем не похожие на веселые застолья шаваб. Мужчины и женщины сидят за разными столами, иногда даже и в разных помещениях. Гости мало едят, и мало пьют, зато очень много говорят — мужчины, разумеется. Та из женщин, что возглавит стол — супруга Гориса княгиня Джана, или, может быть, мать Проклея — скажет один тост. Не больше. Потом мужчины будут долго петь, а женщины в это время — сплетничать, и хихикать, и строить глазки джигитам, сидящим за мужским столом. А потом будут танцевать. Но и во время танца, даже если Балк будет партнером Аник, поговорить им не удастся. Девушкам во время горского танца не позволяется даже и глаза поднять на своего партнера, не то — говорить с ним. А она, Ута, будет все время стоять за спиной Аник, а когда начнутся танцы, ее вместе с другими слугами отправят на кухню, где для прислуги будет накрыт стол…
И Ута решилась.
— Теперь или никогда, — сказала она. Аник, надувшаяся после выволочки, устроенной ей матерью-настоятельницей, сидела на подоконнике и тупо смотрела сквозь оконную решетку в сад. При словах Уты она обернулась.
— Что ты имеешь в виду?
— Я сейчас пойду и поговорю с благородным Балком, — сказала Ута. — Найду его…
— Где ты его найдешь? И потом, тетушка велела нам сидеть в комнате и носа не показывать.
— Ва! — сказала Ута. — Я скажу, что хочу пить. И ищу кухню. Или место, где можно напиться. Что, нас собираются морить голодом и томить жаждой? Не узницы же мы в конце концов!
— Ой, я тоже хочу пить, — оживившись, воскликнула Аник и спрыгнула с подоконника. — Пойдем поищем воду.
— Нет, — сказала Ута. — Ты — дочь князя, тебя заметят, донесут матери-настоятельнице. А я — никто, служанка, и меня никто не знает. На слуг не обращают внимания.
— А вдруг узнают? — спросила Аник встревожено. — Если мать Проклея узнает, что ты нарушила ее распоряжение, она тебя выгонит, и мы с тобой можем никогда в жизни не увидеться!.. — от этой мысли Аник стало страшно. — А так я всю вину возьму на себя, меня она не выгонит.