— Вэй, Варо, не спорь с Кеной, все равно ты его не переспоришь, — посоветовала Аник, слезая со своей белой кобылы, — Кена, если что-то говорит, то даже мой отец его слушает.
— Кена? — Варо задрал голову и посмотрел на окно привратницкой башенки. Старого воина уже не было в окне, но зато они услышали звон сигнального колокола, частый и тревожный. — Это тот самый Кена, сын Самела? Отец велел мне говорить с ним, если не будет князя…
— Я не знаю его полного имени, — ответила Аник, с интересом глядя на мальчика, — но в крепости только один Кена. Наверное, твой отец говорил про него. А откуда он его знает?
— Мой отец не всегда был пастухом, — сказал Варо. — Но покажи, где у вас конюшня, и где караулка.
Аник показала Варо и конюшню, и караулку, и сад, в котором росли яблони, и груши, и смородина, а между деревьями посажены были травы для супа: укроп, и базилик, и мята. Потом, когда вернулся князь и подтвердил слова Кены о том, что дорога на Твердыню перерезана, и что скоро каптары будут здесь, и что Аник никуда не уезжает, и что Варо остается, дочь князя показала сыну пастуха все закоулки крепости. Даже вышитое ею знамя, которое так берегла от чужих глаз.
Варо был восхищен.
— Это ты сама все нарисовала и вышила? Ва!.. А почему оно здесь, почему оно не развевается над самой высокой башней крепости?
— Оно еще не закончено, — объяснила Аник. — Я хочу обшить его каймой с золотыми и алыми кистями. Но теперь неизвестно, когда это будет, ковровая не работает…
Из ковровой вынесли ткацкие станы, и там теперь жили беженцы из соседнего селения и из поселка шаваб, как и во всех почти помещениях крепости, даже в той комнате, где Аник занималась с отцом Константином. Только покои князя и самой Аник да церковь были свободны от постоя. Второй уже день, как затворили ворота крепости, и воины на стенах зорко вглядывались вдаль — не покажутся ли враги.
6.
Аник была, как ни странно, менее занята, чем обычно. Ковровщицы, свободные от своего привычного труда, заменили ее на кухне, да Аник и не справилась бы сама с обедом — слишком много ртов надо было накормить. Князь велел все съестное, принесенное крестьянами с собой, собрать в кладовых, и готовить пищу на всех сразу, чтобы не тратить лишних дров — ведь дрова были нужны, чтобы варить смолу и кипятить масло. Аник тщательно подсчитала все припасы — те, что были собраны в крепости, и те, что принесли крестьяне. Каждый вечер она записывала угольком на большой доске, висевшей у стены, все, истраченное за день, в том числе и дрова, спаленные в кухонном очаге. Днем же Аник была свободна, и могла посвятить все свое время своему новому другу. Запретить это ей было некому — князь с дружинниками караулил дороги на Твердыню и на крепость Серых Скал, в крепости из мужчин остались только Джоджо да Кена. Кена, правда, заметив парочку, ворчал и отправлял Варо на конюшню заниматься лошадьми, или кормить скотину, или находил еще какую-нибудь работу, а Аник отсылал в ее комнату.