- Наверное, надо завершать разговор, - вмешалась Лена. - Дмитрию Александровичу ещё тетради проверять и с женой объясняться, по поводу долгой отлучки и коньячного запаха.
- В общем, подумайте обо всём этом, - добавил Антон. - Наша встреча не последняя. Скоро ведь надо обучение начинать... Ну а если вдруг что "иное" стрясётся - звоните.
И оба они, одновременно поднявшись, быстро двинулись прочь, к выходу из сквера. А Дмитрий остался на скамейке. Следовало, конечно, торопиться домой. Аня, видать, уже вся извелась. Но он долго ещё не мог подняться. Осторожно трогал грудь. Ничего не болело, разве что душа. Хотя Антон прав, греха на нём за эту "регистрацию" нет. А скверна - есть. Скверна, которую ещё отмаливать и отмаливать.
А ведь всё-таки это люди, а не бесы, понял вдруг Дмитрий. Пускай и прельщённые, и заблудшие - но люди. Бесы куда лучше подкованы в богословии. 9.
Солнце, вообразив, будто лето ещё не кончилось, жарило в полную силу. Ни единого облачка на высоком, удивительно синем, точно в детской книжке, небосклоне. И всюду тени - чёрные, ломаные, ждущие.
Думать о тенях не хотелось. Особенно о той, что стелется под ногами... которую так легко поднять, войти в неё... Нет, исключено. Больше - ни разу.
Но тени были не только на земле, они и душу накрыли, окутали печалью. Он так рвался сюда, так надеялся... всю дорогу молился... ну, или почти всю. А в результате?
- Не принимает батюшка! - поджав бледные губы, сообщила пожилая тётка, до глаз закутанная в чёрный платок. - Болеет он. Нельзя его обременять!
- Вы лучше в храм зайдите, образу Преображения Господня свечу поставьте, выйдя на крыльцо скита, посоветовала вторая келейница. - Господь вашу мольбу и так услышит.
Дмитрий, конечно, не один был такой. Всех паломников, явившихся в Преображенский монастырь ради беседы со старцем Сергием, переадресовывали в храм. Смиряли.
Всё правильно, конечно. Какие могут быть претензии? Старец действительно слаб здоровьем, старец чисто физически неспособен встретиться с каждым из десятков, а то и сотен ежедневных посетителей. Старца нужно беречь.
И значит, всё было зря. И ночной разговор с Аней, и утренний с Мариной Павловной. И полдня пути - электричкой да Твери, потом рейсовым автобусом, потом пешком, через лес. Теперь остаётся лишь зайти в храм, приложиться к иконам, поставить рекомендованную свечку. И обратно, в Москву. Если повезёт с расписанием, ночью уже будет дома. На лязг открываемой двери выглянет сонная Аня...
Он тогда не стал говорить ей всего. Неважно, сочтёт она его психом или, что ещё хуже, поверит - в любом случае это вонзится в неё отравленной стрелой. Конечно, муж и жена - едина плоть, и радости, и горести делятся пополам, но слишком уж было ему жалко свою Аню - такую слабую, робкую, явившуюся словно из позапрошлого века, из какого-то обветшалого дворянского гнезда... большие серые глаза-озёра, тонкие, "музыкальные" пальцы...