— Это безумие… просто безумие…
Я обняла его, мы наскоро перебрали в памяти те ужасные часы, которые провели порознь.
— Говорят, это ненадолго, скоро кончится…
Позже он крестился, клялся, что ничего не было, никакого совокупления. Словно тяжкое бремя свалилось с моих плеч.
Красные трассирующие пули сыпались в ночи. И мое желание, неизбывное, как вросший ноготь, исчезло навсегда. Чего я только не пережила за те страшные дни, представляя Диего и Аску мертвыми, заваленными обломками на той кровати, к которой сама их подтолкнула.
Я приложила руку Диего к моей груди, чтобы он почувствовал, как бьется сердце. Диего стиснул ладонь. Мы подвергли себя неоправданному риску, и теперь я просила у него прощения.
Этот урок стал самым тяжелым в моей жизни.
Я смотрела на него, на его поцарапанное лицо, на белые от пыли волосы.
— Удалось что-нибудь заснять?
— Нет.
Он наполнил ванну и залез в нее с головой. Я подошла к нему, он лежал под водой с открытыми глазами. Мы смотрели друг на друга через воду, как обитатели двух разных стихий.
— Ты еще не разлюбил меня?
Он вынырнул, отплевываясь:
— Буду любить тебя вечно.
Мы хотели немедленно уехать, но проходил день за днем, а вылететь не удавалось. Гойко ездил в аэропорт. Толпы осаждали неподвижно стоящие в Бутмире; самолеты, последние рейсы, вылетающие из города, набивались до отказа, как вагоны для перевозки скота, — люди стояли в коридорах и в туалетах.
Мы сидели дома перед телевизором. Президент Изетбегович успокаивал население: военный конфликт в Хорватии не переместится в Боснию. Призывал не бояться выходить на улицы.
Но город уже был окружен. Со всех высот на нас наставили зенитки, минометы, гаубицы, автоматы Калашникова, снайперские винтовки.
Armija, славное югославское войско, которое должно было бы защищать город, в действительности давно вывезла все из казарм. В течение нескольких месяцев они по частям вынесли оружие и установили его в горах вокруг города. Как было официально объявлено, для защиты. И слишком поздно было задаваться вопросами, почему сараевское оружие направлено против Сараева.
Гойко продолжал надеяться:
— Скоро кончится… через несколько дней мы выпутаемся. За нами наблюдает вся планета…
Он сопровождал отряды тележурналистов, снимающих по всему городу воронки от гранат, пассивное, безоружное гражданское население.
— Важно показать всему миру, что здесь происходит.
В кофейнях молодые люди все так же делились мнениями, пили пиво, курили, и их голоса сливались в один. Свободные, сильные, врезающиеся в память голоса, уверенные, что, несмотря на горные преграды, их услышат за круглыми столами переговоров в Европе.