— Умерла, бедненькая… — шепчет Себина, — моя Белянка.
Я успокаиваю ее, чудо уже то, что остальные выжили.
Потом Гойко принесет ей новый аквариум: бог знает какими путями достанет его. Но Себина изводила его целыми днями: рыбки, дескать, не могут жить в кастрюле. Гойко уже жалеет, что в свое время подарил ей аквариум. Потому что корма не достать даже на черном рынке. Потому что живые существа могут умереть. Себина беспокоится, все чаще и чаще приходится спускаться в подвал и оставаться там на много часов. А Себина не хочет бросать своих рыбок.
— У меня сердце разрывается, — говорит.
— Самые большие страдания всегда приносит то, что тебе особенно дорого, — это закон…
Она задумывается:
— Поэтому ты не хочешь иметь детей?
Слезы наворачиваются на глаза, но я легонько щелкаю ее по носу и улыбаюсь:
— Мне хватает тебя…
— Но я же не твоя дочь.
— И моя тоже немножко.
Виснет на мне с недовольным лицом:
— Ладно, только если самую малость… — Показывает насколько: частичка любви между двумя маленькими пальчиками.
Тем утром люди ходили спокойно, женщины в платках, мужчины при галстуках. Необходимо было показать фигу засевшим наверху четникам, этому клубу трех пальцев. Послание предназначалось им: засуньте себе в задницу ваши снайперские винтовки. Яркие платки и размеренный шаг означали именно это. Свидетельствовали о том, что жизнь продолжается. Роддом взорвали, здание газеты «Ослободженье» внаглую обстреливали снайперы — все кому не лень. Город казался пустым, потом оживал, расцветал, как луг. На цоколе какого-то дома появилась надпись: «МЫ ВСЕ ЕЩЕ ЖИВЫ». Я смотрела на нее каждое утро из окна, и у меня перехватывало горло.
Накануне выдался ужасный день, горел стадион «Зетра» в Олимпийской деревне, плавилась его металлическая крыша, которой все гордились. Пожарные и добровольцы, спасая ее, работали часами без отдыха. Все уже знали, что после самых сильных обстрелов гора ненадолго замолкала. Было отдано распоряжение о немедленном прекращении огня, на официальный Белград были наложены санкции. Очереди выстраивались за всем. За водой, хлебом, лекарствами… рисковали шкурой, сбиваясь в стаю, точно голуби, но тот день считался надежным, женщины останавливались поболтать на тротуаре, дети сновали у них под ногами. Светило солнце. Это произошло на улице Васе Мискина, где сейчас одна из самых больших роз памяти. Сохранили и небольшую дверцу, хотя хлеб там больше не продают.
Имена вписаны по порядку мелкими буквами, рядом с мусульманской звездой и полумесяцем, рядом со строчкой из Корана.
Стояли женщины, мужчины, играли дети… Они не знали, что их имена выгравируют на стене, которую без конца будут фотографировать с помощью мобильных телефонов туристы. Они выстроились в очередь за хлебом, из-за дверцы вкусно пахло. Надежный день, когда зайцы выбегают из кустов. Стоял конец мая, ласточки клевали на улице крошки: некоторые люди разламывали хлеб и ели прямо на улице. Счастливчики. Тех, кто попроворнее, кто вовремя пришел, оказался в начале очереди, только что взял батон или булочку, без соли и дрожжей. Там были и случайные прохожие, которые остановились поболтать, обменяться шутками со знакомым. Упали три гранаты: две на улице, одна рядом на рынке. И все, кто там находился, отправились в путешествие, взлетели на воздух. Площадь превратилась в сцену театра, с разбросанным повсюду багряным рваньем. Этот алый кошмар обойдет весь мир. Вместе с хлебом, пропитанным кровью.