Только его стихи напоминали ему о нем прежнем, о его душе до встречи со злом.
Поэтому он ненавидит свои стихи. Поэтому больше он не написал ни строчки — потому что душа его в грязи, а поэт не может лгать себе самому. Босния считала его героем, а сам он видел, что потерял все, стал евнухом.
Беру его за руку, и он мне это позволяет, вкладывает свою ладонь в мою, как доверчивый ребенок. Немного идем так, держась за руки, как в старые добрые времена, когда люди, которых мы любили, были еще живы. Пьетро смотрит на нас и думает, наверное, что мы спятили. Перед тем как сесть в машину, Гойко спрашивает меня:
— Я тебе противен?
Отрицательно мотаю головой.
Он целует мне руку, потом возвращает мне ее «спасибо».
Дорога — не совсем автострада, но я думала, будет хуже. Едем наверх, в густую зелень леса. Солнце так палит, что хочется сделать остановку, освежиться в тени. На деревьях раны не видны. Здесь шли бои, в земле до сих пор лежат мины. И все-таки природа кажется нетронутой, эти заросли навевают мысли только о грибах, ежевике, влажной земле под елями.
Пьетро сел впереди, ему нравится смотреть на дорогу, на машины, едущие навстречу. Я уступила ему свое место.
— Полежу, — сказала.
Но дело совсем не в усталости, настоящая причина в другом.
Это последняя поездка, которую совершил Диего, и я хочу подумать о нем в одиночестве, увидеть, как он спускается по крутым поворотам вместе со мной. Мы едем той же самой дорогой спокойным летним утром, как усталые туристы, путешествующие по стране, ищущие, где бы искупаться.
Мы едем на юг вдоль долины реки Неретвы.
Пьетро молчал довольно долго, внимательно смотря на дорогу. Он знает, что сидит рядом с бойцом, ветераном, и сейчас представляет себе призраков, выходящих из леса.
В ушах наушники iPod, а на коленях развернута карта Боснии и Герцеговины. Гойко ведет машину, рука высунута из окна, постоянно отпускает руль, чтобы взять немного чипсов с сыром у Пьетро из пачки или показать ему что-нибудь на карте.
— Что ты слушаешь?
Пьетро вытаскивает один наушник и вставляет его в ухо Гойко:
— Васко Росси.
Навстречу нам едет грузовик и едва не задевает нас, наполняя нашу машину вонью. Гойко будто не замечает, повернулся к Пьетро:
— А кто это?
Пьетро в ужасе:
— Ты не знаешь?
— Не знаю.
— Он поэт.
Гойко снимает наушник:
— Такое впечатление, что он сидит на толчке и тужится…
— Да он стадионы собирает!
Бывший боснийский поэт пожимает плечами:
— Иди в задницу, поэты не собирают стадионов!
— Сам иди в задницу — он собирает!
— По-твоему, что такое поэзия?
Пьетро смеется, тянет свое «ну…», поворачивается ко мне, спрашивает: