Ещё когда она не была
его женой, и даже невестой, а лишь двенадцатилетней девочкой, впервые увидев
этого человека, тогда шестнадцатилетнего юношу, беззаветно влюбилась и увидела
взаимность, она ясно поняла, что её предназначение – быть его женой. Ничего
больше не нужно, ничего больше в мире не существует. И то, что избранник её –
наследник Престола величайшей в мире державы, самый захудалый уезд которой
больше всего герцогства её отца, наводили её только на ту мысль, что она должна
разделить со своим избранником всю ту тяготу его бремени, которую он сочтёт
возможным и нужным на неё возложить. И даже если бы он не стал наследником, для
неё это имело бы лишь то значение, что крест её был бы значительно легче – ей
нужен был её избранник сам по себе. Но то, что она – будущая жена будущего
Императора величайшей державы, к этому она была готова с двенадцати лет. И
когда уже стала ею, воспринимала всё как естественное, неизбежно свершившееся.
Но эти три слова, супругом начертанные, ожгли вдруг грандиозностью своего
значения, вот только тогда осозналась эта грандиозность – никто ещё не называл
её хозяйкой земли русской.
И сразу же улеглось,
успокоилось от мужниной ласки, и Она, Владимирская, была на том же месте, где
сейчас. И одновременно с успокоительными волнами от поцелуя чувствовала она
тогда и от Её глаз физически ощутимую поддержку...
Двадцать два года уже
она хозяйка земли русской, и не было дня, чтобы она не общалась с Владимирской.
Считала, что этой иконе обязана многим, а главное тем, как легко и радостно
приняла она православие. Её сестре Элле, будучи уже замужем и живя здесь,
понадобилось целых семь лет борений, чтобы принять решение стать православной.
У неё же всё оказалось безболезненнее и проще. Когда она, только увидав своего
будущего жениха, поняла, какое в его жизни занимает место вера, то ей,
двенадцатилетней девочке, сразу захотелось узнать как можно больше – что это за
вера такая православная, и что это за народ такой – русские, эту веру
исповедующие. Почему-то бабушка, королева английская Виктория, называла этот
народ вероломным и крамольным – за убийство дедушки её жениха. Но, видя перед
собой своего избранника, она не соглашалась с бабушкой. Когда же началась с ним
переписка, она только и жила его письмами. И во всех письмах вопрос о вере
затрагивался обязательно. Больше всего её смущало то место, которое занимала Мать
Иисуса в вероисповедании жениха и его народа. Место, как ей казалось, совсем
неподобающее. Ведь в Евангелии о Ней так мало, а у них, у православных, о Ней
так много. Вся их жизнь пронизана Её покровом, молитвами к Ней, сказаниями о
Ней, иконами Её, которых там в десять раз больше, чем икон Иисуса и всех святых
Его, вместе взятых. Иисуса она любила всегда, вопрос о том, есть Он или нет,
перед ней не стоял. Очень любила и всегда внимательно слушала проповеди
местного проповедника, "короля проповеди", как его называли в кружке
Эрни*. В речах "короля проповеди" вообще не было места Той, Которая
была основой и опорой того народа, с которым ей предстояло связать свою судьбу
и который называл свою землю Домом Пресвятой Богородицы. В одном из писем она
узнала о невероятном чуде: бегстве великого полководца Тамерлана, бегстве без
боя, бегстве от не пойми чего, бегстве совершенно невозможном, которого быть не
могло, но оно – было. Сначала, конечно же, не поверила. Сразу растерялась:
"А собственно, чему я не верю? Что войско Тамерлана приступило к границам
России? Так отрицать это глупо, это исторический факт. И что сражения не было,
и Тамерлан ушёл внезапно, отказавшись разорить, ограбить и захватить
беззащитную страну, тоже факт. И как всё это понимать?"