И тут Груня осознала,
что ей понятно и интересно все, что говорил бревногубый, хотя еще совсем
недавно ничего этого для нее не существовало. Она вдруг почти физически
почувствовала в себе биение того нового, о котором говорил Рогов. Оно рвалось
заполнить собой всю ее душу, но что-то не пускало его. Это "что-то",
заставившее поначалу отпрянуть от вдохновлявших слов бревногубого Рогова, были
домостроевские жизненные уложения, впитанные ею с молоком матери и развитые
окружающей жизнью. На них опираясь, она принимала все жизненные решения. Но
вот, оказывается, эти определяющие уложения не были ею самой – Груней, не были
ее "я". Оно, принимающее решение ее "я", жило, оказывается,
совсем отдельно от этих уложений, сквозь которые начал вдруг прорываться голос
нового, и этот голос был услышан Груниным "я".
– И главным новым в этом
новом мире, – продолжал бревногубый, – будет новая женщина! Освобожденная от
домостроевских пут, раскрепощенная, стр-р-ашная для старого, гибнущего мира!..
Но пока он не гибнет! Он нацепил бант и кричит "ура", он рад
свалившейся на него свободе, но он лишится ее, он сгинет и сдохнет! Но кроме
нас этого никто не сделает! Да!..
Груня понимала одно: что
за этим "надо" стоит неслыханный, необъятный, жуткий перелом – ее
вдруг опять дрожь начала колотить. Но рвущийся изпод гнета новый источник жизни
даже вопроса не ставил – зачем это надо, он принимал это радостно, он жаждал
действия, он уже чувствовал в себе силы Для овладения Груниным "я",
которое с безмолвной сосредоточенностью внимало бревногубому Рогову...
– И из работницы вы
станете властелином! Вы ведь работница?
– Горничная я. У
Загряжских, знаете?
– Ну-ну, как же не
знать, наследник дома во всех газетах прогремел, полный кавалер и герой, папаша
– думский деятель, знаю я эту семейку. Как думаете, возможен переход
князя-поручика на нашу сторону?
– Кого? Иван Григорьича,
что ль? Да вы что, ой, Господи! Он за царя кому хошь горло перегрызет, да хоть
и отцу родному, его сиятельству!
– Но ведь царя больше
нет!
– Нет, он за царя всегда
воевать будет, пусть хоть и нет его. Я так думаю.
– Что ж, тем хуже для
него. Как вам живется там? Да, я даже не спросил, как вас зовут, – расхохотался
бревногубый Рогов, и все лицо его стало состоять из одного рта.
– Груня, – сказала Груня
и покраснела, потупилась. – Как живу? Хорошо живу, одета, накормлена, три шубы
у меня, хозяева ласковые. – Все это она произнесла, почему-то опустив глаза и
глядя в пол, будто оправдывалась.
– Поднимите глаза,
Груня, поднимите их высоко. И с этой высоты смотрите на мир. Три шубы, хозяева
ласковые... Они – хозяева!.. Ласковые!.. Мы хозяева, Груня! Это уясните. –
Следующую фразу бревногубый Рогов сказал страшным шепотом, выпучив при этом
глаза: – Вы верующая?