Николай Владимирович
Блохин
ГЛУБЬ-ТРЯСИНА
роман
Часть первая
МОНАСТЫРЬ
Погоня отстала и
выстрелы прекратились, но поручик Дронов бежал и бежал, и ветки кустов и
деревьев нещадно хлестали его по лицу и по голому телу сквозь порванный мундир.
Убежать – значило жить, и он мчался сквозь лес, пока совсем не выдохся.
Обхватив обеими руками березу, он прислонился к ней в изнеможении. Страшно
кололо в боку, нечем было дышать, ноги не держали. Когда чуть отпустило, он
прислушался. Тихо. Он оттолкнулся от березы и, шатаясь, пошел прямо, где
светлело. Что-то цветное запестрело сквозь лесную зелень.
Впереди был то ли конец
леса, то ли большая поляна. Но что там пестрит? Он остановился. Конечно, нужно
как можно быстрее уходить отсюда, они не смирятся с его побегом и обязательно
прочешут все окрестности, но также нужно отлежаться и отоспаться, силы
совершенно иссякли. Нужно было решать: уходить ли в сторону, не рискуя
приближаться к опушке, упасть ли на месте, хоть вон под той елкой, и заснуть,
или все-таки выяснить, что там впереди. Поручик выбрал последнее и, к немалому
своему удивлению, обнаружил вскоре, что перед ним, метрах в ста от лесной
опушки, стоит монастырь, окруженный высокой каменной стеной.
Недели три уже, как он
скитался по этим местам с остатками добровольческого полка, пока вчера их
совсем не добили, и не слышал, чтобы в районе этого леса был монастырь.
Понятно, – что занят большевиками, и уж наверняка они под что-нибудь свое давно
его приспособили. И как только он так подумал, лязгнула и открылась небольшая
железная дверь в стене и из нее вышел маленький старый монашек. С трудом
согнувшись, он стал собирать, выдергивать растущий рядом лук. Зоркие молодые
глаза Дронова точно углядели, что это – лук. Девственная тишина царила кругом,
и из-за стен ни звука не доносилось. И вдруг, будто испарились враз в нем
осторожность и здравый смысл, он встал, раздвинул еловые ветви и пошел к
железной дверке в стене. Он и сам бы не объяснил себе, кто, из каких глубин
сознания скомандовал ему так – иди, там свои. Быть может, просто отчаяние
взыграло: а! будь, что будет! – ведь не было у него сил снова углубляться в лес
и обходить этот монастырь. Как совсем недавно дикая жажда жизни и страх смерти
несли его сквозь бурелом, от пуль уворачивали, так сейчас это вдруг вступившее
"будь что будет" вело его к монастырской стене. Монах перестал рвать
лук и, неподвижно стоя, смотрел на приближавшегося поручика. "Сейчас
выскочат из двери красноперые и – все... И хоть одного даже задушить не смогу,
сил нет..."
