– Пусть нас бьют?
Полковник вроде мимо
ушей пропустил эту реплику-вопрос и задумчиво продолжал:
– Я обо всей своей
мешанине, страшной, душевной, спрашивал у отца Спиридона, и он сказал мне, что
у меня жалость к погибающим.
– Вон к тем, что ли?
– Да, и к тем. И к себе.
Ибо спасение мое весьма проблематично, как сказал бы профессор Карелин, – вы
еще познакомитесь с ним... И к вам, хоть и не знал я вас до сегодняшнего дня, и
к тем, кто рядом с вами сражался, и к тем, кто сражался против вас, а значит, и
против меня... Так мне все это объяснил отец Спиридон и добавил, что как только
оборю я в себе ненависть к этим, – полковник кивнул в сторону деревни, – так и
тоска исчезнет, одна умиротворенность останется. Я ему говорю: "Отче, я не
монах, я – воин". А он отвечает: "Ты – монах (я, значит), а полковник
ты по недоразумению". Вот... А ведь жизнь уже прожил, и всю жизнь – в
мундире. И выходит не жизнь, а недоразумение.
– Да мало ли что он
наговорит! – запальчиво воскликнул поручик.
Полковник улыбнулся. Он
положил руку на плечо Дронова и, глядя ему прямо в глаза, сказал:
– Александр Дмитрич, то,
что говорит чудотворец, вас от смерти спасший, является истиной непреложной.
Если, конечно, вы реалист, коим себя объявили.
– Вообще-то оторопь
берет от всего этого, – сказал Дронов, оглядывая монастырь, небо и окрестности,
кишмя кишевшие красными, которые не видели ни монастыря, ни поручика Дронова на
стене.
– Но ведь это
невозможно, черт подери! Невозможно! – и Дронов прямо-таки отчаянно взмахнул
руками, будто что-то стряхивая с них.
– Однако странный вы
реалист, – сказал полковник, – вы так выкрикиваете "невозможно",
словно поддержки у кого-то просите, словно легче вам станет, если вам скажут –
да, невозможно, обман зрения. А ведь и вправду обман зрения, а? У тех вон... Вы
верите в Бога, поручик?
– Да как вам сказать...
– Благодарю вас, вы как
раз все сказали. Когда меня тот старичок, что мне и вам двери открывал, вот так
вот спросил, я ему точно так же тогда ответил, как вот вы сейчас. Эх, Александр
Дмитрич, а быть может, для нас с вами вся эта смута, усобица подлая для того
только, чтобы, на этой стене стоя и видя проявление силы Божьей, поверили б мы
наконец в Него, а?
Ударил колокол. Дронов
вздрогнул всем телом, страх моментально пронзил его – сейчас всколыхнется вся
эта красная орда, услышав гул, узрит их остров спасения, узрит и поручика
Дронова на стене и – попрет сюда. И уже никакое чудо не спасет... Но все
осталось как было. Никого не всколыхнул колокольный звон, а ведь могуче звонил
колокол, верст на двадцать кругом слышно быть должно. Дронов огляделся еще раз.
Полковника на стене уже не было, зато шагах в двадцати, на стене же, стоял и
вдаль глядел другой человек, в сюртуке, черноволосый, лет под сорок.