– Однако что же это
значит?.. – сказал поручик. – Я реалист, знаете ли.
– Ну а раз вы реалист и
доверяете своим чувствам, то вот она реальность, вон они и вот мы, и они нас не
видят и не слышат. Вот! А вы небось о прорыве сейчас подумали? Я тоже поначалу
думал, но прорываться тут некуда. Арсенальчик тут есть небольшой... Но пули
пропадают куда-то, я прицельно из трехлинейки как раз вот отсюда стрелял, а
стреляю я сносно, так будто холостыми... Можно, конечно, налеты на них делать и
исчезать как призраки, но монахи против, отец Спиридон не благословляет.
– Почему?
– На пролитие крови
отсюда выходить не должны – так отец Спиридон говорит.
– Да ее уже столько
пролито. Не мы ее лить начали! Что ж, терпеть их, что ли? Здесь отсиживаться?
Доколе?
– Простите, Александр
Дмитрия, получилось – подзуживал я вас, оставьте пока ваши воинственные мысли.
Час назад вы через лес от пуль бежали и уж наверняка с жизнью распрощались. И
вот теперь вы чудом живы. Остыньте. Кто его знает, как еще тут сложится.
– Что вы имеете в виду?
– Да невидимками-то мы
для них не вечно будем. Монахи говорят, что как отец Спиридон умрет, так и чудо
кончится. А он, в общем-то, плох. Ему, говорят, под сто лет. А может быть и за
сто.
– Интересно, как они
отреагируют, когда среди их стана монастырь из воздуха появится...
– Да уж долго созерцать
не будут.
– Так, может, и не ждать
того времени, может, просочимся как-нибудь?
– Некуда просачиваться,
я уже сказал. Да и незачем. А ждать не надо, жить надо, ничего не ожидая. Эк вы
грозно глянули, поручик.
– Нет, ваше
превосходительство, что вы!
– Да чего уж там
"нет". Да, скажу вам, воинственный пыл тут у меня спал. Даже нет, не
то... Вот выйдешь на стену, глянешь на галденье вон там новых властителей...
– Они еще не властители!
– Не перебивайте по
пустякам, Александр Дмитрич, увы! – они властители, правде надо смотреть в
глаза, здесь эта правда особо чувствуется... Вы, небось, сейчас подумали, что
уж если командиры так расслабились, значит – армии конец. Да, конец. Ей давно
конец. Драться нужно было, но все мы были обречены... тогда уже стали обречены,
когда отречение свершилось, когда мы, люди русские, от помазанника Божия, а
значит и от Бога отреклись. Так мне отец Спиридон сказал, и теперь я верю, что
это так.
– Так зачем же тогда
вообще драться, коли обречены?
– Мой вопрос. Я тоже
спрашивал. "А затем, чтоб малым страданьем сим у Бога прощение
получить", – так сказал отец Спиридон. Да... Так вот, глянешь туда, –
полковник махнул рукой в сторону деревни, – и так вдруг сердце защемит... аж в
слезы!.. и какая-то странная смесь на душе тоски и умиротворенности, да-да,
именно тоски и умиротворенности. Не смогу я вам объяснить, поручик... стою ведь
я... мы с вами вот сейчас стоим!.. под явным покровом Божьим... стою во плоти,
не во сне, гляжу на врага, невидим и неощутим для него, и враг этот, – враг же
моего Бога, распростершего надо мной Свой покров невидимости и... никакой
враждебности к врагу этому, никакого желания бить его не чувствую.