Федюшка хотел было
спросить — а как это «пожелай», но вдруг из его нутра громогласно рявкнуло:
«хочу!» И он тут же почувствовал в руках тяжесть — сундучок был тут как тут.
Необыкновенно красивый, тяжеленький сундучок резной из зеленого камня с золотым
маленьким замочком и ключиком золотым при нем. В сундучке погромыхивало.
Федюшка прижал сундучок к животу, и так ему стало хорошо, так радостно, что
сундучок теперь его, что ему захотелось запеть или заорать в голос — выплеснуть
как-нибудь переполнявшую его радость, пока она не разорвала его. И утробный
страшный рев вдруг вылетел из его рта, и ему даже показалось, что оттуда же
выскочил маленький человечек с капризным личиком и в дикой пляске задвигался
рядом с его головой.
— Блестяще, юноша, —
раздалось над Федюшкиным затылком. — Увидеть! Захотеть! Заиметь! Все, что вижу,
— хочу иметь, все, что хочу иметь, — имею, любой ценой имею, имею и
наслаждаюсь! Это и есть жизнь сильного человека, та жизнь, которую святоши
называют жизнью в грехе...
— Во мне, во мне! — с
хохотом ворвался в разговор пупырчатый комок, — все во мне, и я во всех!..
Бр-раво!
— Это какие святоши? —
спросил Федюшка.
— Да те, что у бабки
твоей на досках намалеваны, — прогремел Постратоис, — у-ух, ненавижу! Ничего,
сейчас ты познакомишься с достойной личностью. Твой ровесничек.
— Жаль, что знакомство
коротковатым будет, — прошелестел голос Смерти, — огонечек его на исходе. Зато
уж погорел! Не огонечек был, а целый кострище. Но все кончается, и костры
выдыхаются.
— Дай и ему гееннского
огня, чтобы не выдохся, — крикнул Федюшка.
— А он не просит, не
просит! — хохоча отвечал Постратоис, — достойно погорел и пожег, покормил
нашего пупырчатого друга, покормился вдоволь от него сам, ну и хватит. Он смело
идет навстречу небытию.
Новое слово «небытие»
очень весомо прозвучало, оно показалось даже страшнее слова «труп». Непонятное,
непостижимое, оно вызвало у Федюшки на несколько мгновений такой же ужас, как и
пребывание под балахоном Смерти. И тут же он почувствовал жару.
— Мы над Южной Америкой,
— объявила Смерть, — здесь всегда жарко. Да к тому же в декабре здесь лето!
Люблю лето, трупы очень быстро начинают освобождать гееннский смрад.
Замечательно! Ночь, а какая теплынь, замечательно!
— Да, это замечательно,
— воскликнул Постратоис, — снижаемся. Вот он — Хулио дос Сантос за своим
обычным занятием. Без двух минут труп, но он еще не знает об этом.
Федюшка увидал около
стены дома пьяного до бесчувствия человека, ничком лежащего на тротуаре, а
около него — чернявого грязного мальчика в засаленной рвано-заплатанной
одеженке и босиком. Мальчик деловито, со знанием дела, снял с пьяного часы и
обшарил его карманы. Сделав дело, он со злостью пнул лежащего ногой в голову и
пошел своей дорогой. Отойдя шагов двадцать, он вынул из-за пазухи часы, и
взгляд, которым он осмотрел свою добычу, был почти таким же, каким недавно
старик, ставший мертвецом, смотрел на сундучок с яме.