Тут вдруг на Федюшку
наплыло полупрозрачное лицо его братика. Он силился что-то сказать Федюшке, но
кроме хлюпания и гудения губ, ничего не мог разобрать Федюшка. Вздрогнул он от
наплывшего видения и лицом переменился. И Постратоис это тут же заметил.
— А братик говорит, что
на небесах Царство есть, — робко сказал Федюшка.
— Братик? — Физиономия
Постратоиса сделалась злобно-задумчивой, а сам он застыл на месте от
Федюшкиного сообщения, будто парализовало его.
— Ты видел этого
дрянного уродца? Ин-те-рес-но... Много же ты нагляделся.
— И вовсе он не дрянной,
— насупившись, пробурчал Федюшка.
— Как же он не дрянной,
если дрянным да пустым голову тебе забивает? Лез ты в ворота? В это самое
Царство? А? То-то! И никогда, слышишь, никогда тебе в него не пролезть... —
Знакомое черное пылающее «никогда» выскочило из безобразного рта Постратоиса и
заплясало у него над головой. — Так вот, значит, и нет его для тебя! А чего нет
для тебя, того и в природе нет. Чего не вижу, не слышу, чего не щупаю — того не
существует! Да к тому же, малыш ты мой милый, ведь всё это было во сне. А я вот
он, наяву, меня и пощупать можно... — И синие ниточки-губы Постратоиса
растянулись в ухмылку, от которой по Федюшкиному телу пробежала судорога.
— Эх, малыш ты мой,
юноша дорогой, — покачал головой Постратоис, — вижу не по нутру тебе мой вид,
да и на всех окружающих меня брезгливо ты глядишь. А ведь надо ломать себя,
менять надо взгляд на вещи. Без этого не вместить тебе гееннского огня. Это и
есть, пожалуй, маленькая плата для человека решившегося. То, что ты нынче
почитаешь за уродство, и есть истинная красота. Надо, надо, юноша, сломать-таки
себя! То, что ранее казалось, да и сейчас кажется прекрасным, на самом деле
пустышка есть! То есть просто форменное, пустое безобразие. Михаил — урод, а я
— красавец. Понял? Я ведь могу сей же миг обратиться в любую разэдакую розу-мимозу,
чтобы ласкать твой взгляд. Но я не сделаю этого, ибо взгляд твой нынешний —
ошибка глупого ума. Я не могу ему потакать. Ломать себя надо! Но самому это ужасно
тяжело сделать, ух как тяжело, просто даже невозможно. Но я могу помочь, нужно
только твое согласие. И тогда... после маленького хирургического вмешательства
моих коготков все встанет на свои места: твои глаза обретут истинное зрение, а
ум — высшее понимание.
— И я стану светить
светом истины? В моей душе возгорится фонарик? И я стану все видеть таким,
какое оно есть на самом деле?!
— Фонарик? Какой
фонарик? — недоуменно пробурчал Постратоис. — Хм... да и на кой тебе видеть
вещи такими, какие они есть на самом деле? Ох уж этот уродец... — И, не давая
Федюшке опомниться, продолжал: — Но самое главное, ты обретешь невидимую силу
над невидимым — над душами людей!.. Все люди, понимаешь, связаны меж собой
невидимыми нитями, одна любовь чего стоит, как сильны ее ниточки... и вот ты —
дзинь! — эти ниточки сможешь рвать!.. А сам человек? Душа его есть переплетение
множества связей и сил. И ты всё это также сможешь рвать! Рвать! И по-новому,
по-своему связывать, а жертве твоей и неведомо будет, что с ней... В просторечии
это древнее искусство называется колдовством, и вот ты этим искусством сможешь
обладать. Ну?..