А лица пронзенного
стрелами Севастьяна и повешенной за волосы Зои светились счастьем. Именно так
назвала про себя Зоя то, что они выражали. И ей подумалось сейчас, что
старичок-иконописец Севастьян смотрел так же, когда его расстреливали. Слово
"батюшка" Зоя тоже слышала впервые, оно обрамлялось чем-то таким в
устах бабушки, чем-то, ...ну никак не определялось это "чем-то".
Скажешь – уважением, но нет, чем-то большим, чем уважением. И вроде
подобострастие, приниженность звучали, когда бабушка к нему обращалась, ан нет,
чего-то совсем другое. Ох, уж эти "чего-то". Он казался Зое как бы
отделенным от всех людей некоей стеной, хоть и прозрачной, но – стеной.
– "Царство Мое не
от мира сего", – это было последнее, что произнесла бабушка за время
дороги, когда они стояли уже у дверей ее квартиры. Так Христос говорил о Своем
Царстве. И возникший в открывшейся двери батюшка в необыкновенной одежде и с
большим медным крестом на груди, показался Зое как раз из того Царства. И еще
прозвучало таинственное слово "рукоположение". Это бабушка нашептала
ей, отвечая на вопросы, пока готовились ко крещению и наливали детский надувной
полиэтиленовый бассейн. Что такое рукоположение, Зоя не знала, но отчего-то
почувствовала, что прозрачность стены, отделявшей ее от батюшки лишь в том, что
прикасаться к нему нельзя, если он того не позволит, но из-за слова этого,
"рукоположение", он есть ей и всем остальным самый необходимый
человек на земле, ибо без него нет литургии, нет схождения Духа Святого, и
возможно, именно ему служить последнюю литургию на земле и крестить последнего
человека, не желающего опоздать.
После таинства крещения
батюшка присел, отдыхая, на край диванчика и, обращаясь к Зое, сказал такое
слово:
– Принять тяжкие муки во
имя Господа нашего Иисуса Христа есть самая высшая заслуга, за которую дарует
Он и самую высшую награду – Царство Небесное. Мы, грешные, боимся и страданий и
смерти. Оно и понятно, ведь мы созданы для вечности и думы о смерти, а тем
более страшной, пыточной, нам не выносимы. Но Христос воскресением Своим отверз
нам Царство Небесное, и если ты по-настоящему веруешь, бойся не самой смерти,
ибо ее нет, а бойся умереть с грехами, ибо это смерть вечная. Тот, кто принял
муки за Христа, тот совлек с себя все грехи, и обелен и вознесен, если даже до
мученичества вся жизнь его была сплошной грех. Жил в Риме пьяница и блудник
Вонифатий, но принял добровольно муки во имя Иисуса Христа и теперь он главный
проситель перед Ним за пьяниц всей земли. И не только проситель, но и помощник.
Вот сегодня, Зоинька, новокрещенная Зоя, у тебя самый великий День твоей жизни.
С тебя совлечены все грехи твои, все до единого, из воды окрещенная ты вышла,
свята, как Ангел небесный. Это после с каждым шагом мы снова ступаем на тропу
греха, но все, что было до крещения, все стерто, все прощено. А способность
пойти на муки, есть особый дар Божий, бесценный! Он дан, Заинька, очень
немногим, мы ж боли очень боимся. И не взваливает Господь на наши плечи больше,
чем они выдержать смогут. А влезая в драку, думаешь, вот, одолею врага, ему
больно сделаю, он, правда, тебе тоже может больно сделать. И все тут на одно
заострено: опередить, чтоб не мне, а ему, и ярость клокочет... А врагов,
Заинька, любить надо. Так нам сам Господь повелевает. Это, ох, тяжко, это почти
невозможно для нас, грешных, но – почти. Взмолись – и все возможно. Глянь на
икону, глянь на наших Севастьяна и Зою, глянь на их лики. И только им даровано
перенести пытки, которые невозможно перенести никому!.. – очень разволновался
вдруг батюшка.