– Сами?
– Ну да. Социалисты
ихние. Им ведь надо на свою страну побольше грязи, чтобы вылезти в князи. Во
власти, то бишь, а уж потом... Только сделать надо быстренько. И чтоб, глядя на
твою картину, выть хотелось, как тошно живется в Греции, как сегодня все выли
от созерцания твоего плаката. И деньги огромные, Сашенька, и поездка в Грецию,
во как. Воочию убедишься, как им плохо живется, гы...
– Слушай, – перебила его
Зоина мама и как-то очень серьезно на него посмотрела, – а ты... а вот у тебя
есть хоть что-нибудь, за что ты, ну не на смерть, а хотя бы...
– Да что ты, Сашенька, –
в свою очередь перебил ее гость, – конечно же нет. Ничего такого не осело в мою
душу. Как говорится, ничего такого за душой. И я очень доволен. Избави, как
говорится, Бог, от такой реакции, как у тебя... Да хоть на что!.. – прикрикнул
он на Зоину маму, заметив, что она порывается что-то сказать. – Мне интересен и
важен только текущий момент и мои жизненные удобства в нем или неудобства. И за
свои удобства я никому глотку перегрызть не собираюсь. И, потеряв их, не очень
огорчусь, восприму, как должное. Я профессионально служу устойчивости Пирамиды,
она мне предоставляет в ответ те самые удобства, но класть за нее свой живот, как
говорится, избави Бог... Я профессионал администратор, Сашенька, слуга текущему
моменту. И когда я ору на тебя за твои гениальные картины, это значит, что
именно ты мешаешь, по глупости своей, устойчивости Пирамиды, которой я служу.
Да-да, глупости. Все бабы – дуры, Сашенька. Тихо, тихо! Это не я сказал! Но
целиком присоединяюсь, а гениальные художницы глупы вдесятерне и очень опасны
для устойчивости Пирамиды. А если окажется, что на вершине Пирамиды должен быть
не генсек, не президент, а Государь-император с Господом Богом во главе, то я
буду служить им и заставлять писать тебя картины на евангельские темы в нужном
русле.
– Не дождешься.
– Не сомневаюсь.
Глупость спорол. Я тебе назначу пенсию и паек из водки и икры, чтоб ты вообще
кисть в руки не брала.
– Не дождешься.
– Тогда просто посажу...
впрочем, нет. Я тебя на север отправлю, север Франции, на роскошную виллу и
охрану приставлю. Рисуй там, чего хочешь. Эх, ну наливай тогда, что ли...
–...А жалко с шефом
расставаться было! Знаешь, будто кусок чего-то живого от меня отвалился. Что-то
есть в этих мастодонтах, Сашенька, о чем потом пожалеем...
А лежавшей на животе Зое
было страшно, когда слышала она насмешливый рассказ маминого приятеля. Очень
живописно рассказывал. Зоя воочию видела этого старика. Очень страшненьким
виделся он ей, этот худой трясущийся дед с остановившимися глазами. И вовсе
непонятно было, о чем тут можно жалеть, когда уходит такой вот, наоборот,
хочется, чтобы сгинул поскорее с глаз долой и больше никогда его не видеть...