– Они не остынут, они
сгорят. А вы падайте на колени, пока не поздно, и целуйте Ноги Его. А ты, Илья,
пример покажи, с именинами тебя.
Но Хрюн пока не хотел
быть Ильей... Она уже не чувствовала, как он, в исступлении, срывал с нее
одежду, полосовал ножом ее грудь и не видела, как вдруг выдохся он и застыл,
пораженный, глядя на то, что было совсем недавно ее лицом. И в эти его
очеловечившиеся глаза она выдохнула последними силами последние свои земные
слова:
– Твои слова повторяю,
Господи: не вмени им греха их, меня ради, грешной...
Не слышала она уже, как
завизжал истошно Свистун и все остальные и как обрывом пропал их крик.
Застывшие, они стояли около привязанного к тумбе Севастьяна и глядели
завороженно, как медленно поднимается его голова. И вот, пустые мертвые глаза
направлены на них. И через мгновенье в них вошла жизнь. Снова все взвизгнули. И
та жизнь, что смотрела сейчас на них, заставила их замереть. И оживший
Севастьян заговорил:
– "Род лукавый и
прелюбодейный знамения ищет..." Делающему зло обычно оставляется одно:
оставшись наедине с соделанным, осознать, что сделал зло, что вбивал гвозди
своего греха в Тело Спасителя. Вам даны знамения в избытке. С тем и живите. Дни
ваши укорочены. И, если вы не употребите остаток дней на раскаяние, горе вам, и
Кровь Его из Его ран будет на вас и на детях ваших.
И тут жизнь вышла из
глаз Севастьяна и он уронил голову на плечи.
Едва только бандиты
пришли в себя, как раздался над их головами колокольный звон.
Бывший
"киллер", ныне первоклассник Илюшка, выскочил из дома, будто кататься
на горке, а сам побежал к храму. Уже первое число, уже его именины. Он и Зойке
с Севкой подарки нес с праздничного стола всемирной языческой пьянки, и себя не
забыл: целую сумку фруктов (фактически, украл) нес через плечо.
То, что он увидел в
храмовом окне, сначала даже не поразило его, не ударило. Он просто не понял.
То, что он видел, было дико, невозможно, такое могло быть только в страшном
сне, в каком-нибудь сверхсвирепом ужастике для крепконервных. Но не наяву.
Просто не осознавалось видимое как реальность: в центре, на Распятии висела в
остатках одежды до невозможности обезображенная, искровавленная Юлия Петровна.
Узнать ее было нельзя, но просто больше некому. Справа, подвешенная за волосы
веревкой, мертвая Зоя медленно крутилась вокруг веревочной оси. А слева –
Севка, с упавшей на грудь головой, с дарцевскими дротиками в плечах. И только
когда увидел еще четверых, вокруг стоящих, понял, что это не сон, не ужастик, а
немыслимая, ни во что не укладывающаяся правда. Все обмерло в нем, в глазах
стало темно. Он, шатаясь, отошел от окна. Что делать?.. Сердце бешено
колотилось. Голова ничего не соображала, только одно в ней вертелось: надо
куда-то бежать и куда-то звонить. Куда?