А девица тем временем
знай себе рисует хана да коня его. Но однажды вечером такая вдруг тоска ее взяла,
что и не описать! Ни думать ни о чем, ни рисовать, ни заснуть не может. Чует ее
сердце, что с барином ее что-то неладное. А что — понять не может. Да разве
сердечную тоску опишешь или поймешь?.. Отрывает она от своего стола доску,
глядит на нее задумчиво и видит, что с доски на нее смотрит сам святой Николай
Угодник. Испугалась девица поначалу, да сразу и успокоилась. Что ж Николая
Угодника бояться! Схватила она краски и давай обводить да зарисовывать лик его
и одеяние, которые на доске виднелись. Чудная получилась икона! Прижала она ее
к себе, подошла к окну зарешеченному да и говорит: «Плыви, батюшка Никола,
выручай моего барина!» И бросила икону в море.
Сидят наши узники, не
спят — разве уснешь перед казнью! — молятся, к смерти готовятся, подкрепления у
Бога просят, чтоб достойно муки принять. И вдруг почудилось барину, будто в
углу темницы светится что-то. Подошел барин да так и замер: стоит на каменном
выступе икона Николая Угодника! Дивно писанная икона, и свежей краской еще от
нее пахнет. Кликнул он сотоварищей. Те дивятся, крестятся. А барин берет икону
в руки, ликом вперед, да и говорит: «А выведи ты нас, свет-батюшка Николай, дай
еще нам на свете белом погулять!» И пошел прямо к двери. Остальные — за ним.
Толкает барин дверь — дверь открывается. Темень кругом, слышно, как стражники
храпят, а от иконы — лучик света, будто фонарик, дорогу освещает. Еще три двери
на пути были — все так же открылись.
Вышли наружу. Луна
огромная глубокую ночь освещает, четыре коня татарские стоят, траву щиплют.
Вскочили пленники на них — только их и видели! Как на Русскую землю прискакали,
расцеловались, расстались полюбовно, всяк своей дорогой поехал, а барин к себе
в свое поместье вернулся. Поставил икону в храм свой сельский, рассказал всем,
как вывела она его из плена. Умилился народ, молебен отслужили... И вдруг
сестрица младшая девицы-художницы прибегает и кричит: «Батюшка, матушка! Моя
сестрица пропавшая объявилась, прямо из воздуха возникла - сама в одежде
татарской, а в руках икона Богородицы!» Побежали все к дому, видят — и правда:
стоит девица, кругом озирается и понять не может, где она. Увидала отца с
матерью и барина, все поняла, расплакалась и поведала народу, что с ней
приключилось.
С той поры, как икону
Николы в море бросила, не могла она уже больше ничего писать-рисовать, кроме
икон. Попыталась было опять за хана да коня его приняться — ничего не
получается: с холста на нее Богородица смотрит! Обвела она Ее кистью,
раскрасила. Приходят ханские посланники картины забирать, видят, нет картин, а
на холсте Дева Чудная написана. Говорит девица: «Передайте хану, что не могу я
больше рисовать то, что он хочет. Господь мой, — говорит, — тому противится, а
Его я ослушаться не могу. Куда ни гляну — на холст ли, на доску ли, — отовсюду
на меня лики святых смотрят, и рука моя как бы сама собой их обводит и
разрисовывает. Не вольна я, — говорит, — в самой себе теперь и неволе такой
рада безмерно. Так и передайте хану». Побежали ему докладывать, а девица уж
знает, чем ей все это грозит — смертью неминучей. Страшно ей стало. И начала
она молиться: «Господи Иисусе Христе, помилуй меня! Не готова я на муки. Не
смерти боюсь, а боюсь осквернить имя Твое, коли пыток не выдержу! Никола
Угодник, батюшка, походатайствуй за меня перед Господом!» И только она
последние слова произнесла — очутилась в родном доме. Как уж это произошло —
сказать не может.