И даже с закрытыми глазами он не слеп к подробностям раскинувшегося внизу ландшафта. Завихрения воздуха и перепады давлений дают ему отчетливое ощущение места, где стоят палатки, угасающего костра, строений термантов, тотемных деревьев и нож-травы, скачущей воды ручья. В двух милях к востоку, на опушке медленно движущегося леса странствующих кленов и дубов, пасущихся на водоносном слое под плотным облаком ночных птиц и бабочек, на почти предельном расстоянии его восприятия, планирует под луной стая летающих гиен, следуя за двумя гризлерами на почтительном расстоянии. В миле к югу Чеглок отмечает простое глинобитное обиталище изгнанника, салмандера по имени Фестус, с которым они остановились поторговать и обменяться новостями накануне. Но ни других пентад, ни изгнанников, ни нормалов он не обнаруживает.
Самые сильные эйры умеют раскидывать псионические сети на двадцать миль и больше, хотя зоны активного влияния у них редко превышают пять – если только они не связаны в гештальт. У Чеглока сила намного меньше. Со временем она вырастет, он наберется опыта, но сейчас предел его зоны ощущений около двух миль, а предел его прямого, определяемого влияния – меньше половины того. Но в границах этой зоны Чеглоку достаточно лишь напрячь ментальные мышцы, чтобы вертеть погодной системой по своей воле. Силой мысли он может поднять или успокоить ветер, призвать или рассеять бурю, низвести на землю молнию. С расстоянием проявляемые им силы уменьшаются, управление ими становится тоньше. Зато он может, например, высосать кислород из зоны, по площади примерно равной их лагерю. Или наоборот, насытить ее кислородом (или любым другим атмосферным газом). Он может создать вакуум или увеличить атмосферное давление до раздавливания на еще меньшей области: скажем, две соединенные палатки. На площади размером в одну палатку он может спаять молекулы воздуха в гибкий и почти непробиваемый щит. Он может управлять ветром так, чтобы поднять с земли один отдельный камешек и запустить его с почти сверхзвуковой скоростью… и может бросить себя (и более тяжелый, более массивный предмет) почти с той же скоростью, хотя и ненадолго: чем выше инерциальная масса предметов и желательная скорость, тем больше расход псионики, которая после истощения требует долгих часов на восполнение. Чеглок, как все молодые эйры, любит испытывать себя на физические и псионические пределы, наращивая собственные силы в попытках их превзойти. Тут всегда есть риск, что обстоятельства или честолюбие завлекут его слишком далеко, доведут до серьезного увечья, а то и до смерти. Но он – опять-таки как большинство представителей его расы – относится к этому риску легко. Заигрывает с ним, бросает вызов, будто призывая на свою голову катастрофы только ради удовольствия над ними торжествовать, ради радости невероятного спасительного броска, когда уже кажется, что Шанс повернулся против него неумолимо. Впрочем, риск, на который идет Чеглок, никогда не бывает так неразумен, как это кажется представителям других рас, – и это тоже искусство, которым владеют эйры. Те, кто не владеет, не остаются жить.