Хуже того, в такие моменты Чеглок способен ощутить нечто вроде разума или разумов, созерцающих его с небрежным, но разрушительным интересом. Ослепленный яркостью этого внимания, он все же продолжает воспринимать памятью сетчатки неотступное призрачное видение. То, что впечатывается тогда в темноту его оглушенного разума, настолько странно, настолько оно нечеловеческое, что он сам себе не может этого описать, иначе как в ощущении благоговения и ужаса, которое возникает и остается… И еще остается четкое осознание, что, если эта связь продлится еще хоть мгновение, его собственный разум – то ли от неспособности воспринять такую чужеродность, то ли от слишком хорошего ее восприятия – рухнет в безумие. И неудивительно, что особой любви к Сети он не испытывает.
Но тельпы из Коллегии Виртуального Разума – их тянет к себе эта глубина и то, что там обитает. Никакой одиночный тельп не в силах так далеко нырнуть, но гештальты тельпов могут спуститься – и спускаются – на самое дно Сети. И кто среди других рас мьютов может знать, какие там завязываются контакты, в этих экспедициях, какие открываются тайны понимания? Он знает, что с его стороны это неправильно и нелояльно, но не может избавиться от чувства, что тельпы – такие же чужаки, как электронные мозги. Слишком уж им уютно на неестественных путях нормалов, и слишком уж их псионические способности сравнимы с антеховской инфраструктурой медианета, установленной задолго до Вирусных Войн, когда был запущен первый из Орбитальных. Он носил имя Хроноса и был уничтожен через несколько лет – не наземным оружием, а следующим поколением электронных мозгов, двенадцатью существующими Орбитальными.
Чеглок вздыхает.
Уже поздно, скоро пора будить Феникса. Он возвращается на землю и снова обходит вокруг лагеря. Все тихо. Миновав гнездо термантов, он спускается к ручью, огибая тотемные деревья, которые при луне выглядят еще кошмарнее, будто тела, сложенные для сожжения, но все еще хранящие едва заметные остатки жизни. Падение насекомых и гляделок стихает, здесь слышно только журчание ручья у ног да шорох ветра неподалеку в зарослях нож-травы, где каждый лист прям и тверд, как копье. Из зарослей вспархивает москитылек, подлетает на прозрачных крылышках размером с ладонь, будто покрытых сахарной глазурью. Чеглок ждет, пока станет слышен приторно сладкий запах насекомого, и прогоняет его дуновением. Потом долго отливает в ручей. Слова Полярис звучат в мозгу отчетливо, будто сейчас: «Когда-нибудь она тебя бросит так же неожиданно и необъяснимо, как выбрала, вот что. Ты ей надоешь, и она выберет кого-нибудь из нас. Может быть, даже меня. И что тогда, Чег? Как ты с этим справишься?»