— Нервы у вас крепкие?
— Что было ответить? Ничего, — говорю, — еще хватит, чтобы воздать кой-кому по заслугам…
Он покосился и снова принялся прослушивать сердце, легкие, помял живот и, ничего не сказав, ушел. А ночью, когда все угомонились, пришел снова и молча сделал укол. Наверное, подумал я, что-нибудь болеутоляющее. Но не прошло и нескольких минут, как стало мне плохо: сердце колотится все сильней и сильней, перед глазами разноцветные круги поплыли, дышать стало нечем. Никак, думаю, сознание теряю? Хотел закричать, но не тут-то было… Язык онемел! Все, решил я. Стервец все-таки доканал меня!
Летчик глубоко вдохнул, словно и сейчас ему недоставало воздуха.
— А что на самом-то деле было с вами? — воспользовавшись паузой, нетерпеливо спросил Шустрый.
— Потерял сознание. Очнулся в каком-то крохотном помещении, заложенном со всех сторон тюками с марлей и ватой. Рядом, гляжу, лаборантка, Антонина Ивановна, наливает чай из термоса, мне подносит. А голо-ва-а! Гудит, будто шестерни там вращаются, мутит., слабость одолевает. С превеликим трудом спросил лаборантку, что со мной и где я? Вот тут-то она и сказала, будто русский доктор-фашист хотел умертвить меня. а она спасла… Надо, говорит, лежать тихо-тихо, а когда поправлюсь, тогда, дескать, она попытается вывести меня из госпиталя…
— Возненавидел я русского доктора так, что попадись мне тогда, клянусь, себя не пощадил бы, а его голыми руками задушил бы.
Могло ведь, братцы, и так случиться! Вот была б беда! — вырвалось у здоровяка Ларионова.
Летчик развел руками, дескать, он был бы не виноват, не знал, каков он, этот доктор, в действительности.
— А разве Морозов не входил туда, где вы находились? — спросил Антонов.
— Входил! — продолжал летчик. — Голос его частенько слышал… Заглянет, что-то отрубит Антонине Ивановне и тут же уйдет. И немцы часто туда наведывались. Но никто и подумать не мог, что за стеной из тюков с марлей и ватой в каменной стене есть ниша, а в той нише без прописки проживает русский летчик. Там-то я и пробыл без малого восемь недель. Намучилась со мной и Антонина Ивановна, и тот же доктор, которого я считал тогда своим злейшим врагом…
— Ну, а как же все-таки вы узнали, какой он есть на самом-то деле? — поторапливал Шустрый.
— Можно сказать, до самого последнего часа ничего не знал. Только в ночь перед побегом Антонина Ивановна открыла мне тайну. Оказывается, немецкие врачи решили испробовать на мне действие какого-то яда. А наш доктор решил не допустить этого. Вот он и сделал так, что я вроде совсем скончался. Меня уже и в коридор вынесли, чтобы после оформления каких-то документов снести в морг. Отсюда наш доктор и Антонина Ивановна перетащили меня в лабораторию. А с документами проделали какую-то махинацию, так что по всем статьям получилось, что нет меня в живых…