Он любил рисовать ангелов. Я верю, что они охотно ему позировали. Само его прозвище – Фра Анджелико – означает Ангельский Брат. Брат ангелов, ангельский живописец, «слава, зерцало и украшение среди художников». Те факты, что мы о нём знаем – крайне скудны и приблизительны. Он родился в Тоскане, в местечке Муджело близ Флоренции, то ли в 1395, то ли в 1400 году. На рубеже веков. Или, скорее, на рубеже эпох. Где-то ещё бурлят непролазные лужи и облетают листья Осени Средневековья, а где-то уже вовсю цветёт Весна Ренессанса – тоже достаточно бурное и непогожее время, даже для тёплого итальянского климата. Флоренция плавает в водовороте этих бурь – из-за неё сражаются кондотьеры и враждуют политики; нападения извне чередуются с внутренними неурядицами. Мир неспокоен и раздражён; религиозный фанатизм соседствует с беспредельным и почти безбоязненным скептицизмом, а рационалистическая трезвость – с псевдо-визионёрской истерией и грубыми суевериями, немыслимыми даже в самые «тёмные» из ушедших веков. А у Фра Анджелико – покой и сосредоточенность, и его осень Средневековья – не тоскливое увядание, а тихая золотая сказка, ясная предвечерняя тишина в ожидании безоблачного утра.
Хочется верить, что он был счастливым человеком. Он не убегал от своего времени, он просто жил, как умел, следуя своему характеру и призванию. Конечно, его творчество не вписывается в набор расхожих представлений об эпохе Ренессанса, особенно если судить о ней по новеллам Боккаччо. Куда больше этим представлениям соответствует, скажем, его современник Филиппо Липпи, живописец кокетливых белокурых Мадонн, монах, потешавший всю Флоренцию своими любовными похождениями. В отличие от него Фра Анджелико очень серьёзно относился и к своему сану, и к своим обетам. Двадцати лет от роду он вступил в доминиканский орден, сменил имя Гвидо, данное ему при крещении, на имя брата Джовании и до самой смерти вёл жизнь уединённую, строгую и созерцательную. О его простодушной верности уставу рассказывали анекдоты. Говорили, к примеру, что однажды он не стал есть мясо без разрешения своего настоятеля, хотя к этой трапезе его приглашал сам Папа. Вазари, его биограф, утверждает, что он был человеком редкой доброты и смирения. Никто не видел его гневающимся на братьев, никто из желавших сделать ему заказ на картину на получал отказа. Он только отвечал всем необыкновенно ласково, что прежде испросит согласия приора, а затем непременно исполнит заказ.