Такая вот ляпа, как говорит одна моя старая приятельница!
Шеф, засевший у себя с утра и принимавший только членов редколлегии, смотрелся совершенно потрясающе. Когда он, упакованный в новенький темно-синий костюм с двумя шлицами, какую-то необычную белую сорочку и галстук, отдаленно напоминающий американский флаг, гордо прошествовал по коридору прямиком в свой кабинет, все редакционные бабы просто обмерли. Из-под крахмального манжета выглядывал массивный браслет золоченых часов, в тонких пальцах дымилось вожделенная «Marlboro», на губах витала ироничная улыбка Дастина Хофмана — словом, выглядел наш двадцативосьмилетний шеф-выдвиженец, выпускник МГУ, один из лучших слушателей ВПШ и свежеиспеченный аспирант Академии общественных наук при ЦК КПСС, как только что отчеканенная серебряная монета достоинством в один доллар США.
...Часов в девять вечера он приехал ко мне. После пылкого обмена сексуальными играми, сотрясавшими стены из блочного бетона под стереотипный рефрен «Как мне тебя не хватало!», мы лежали на моей девичьей тахте, покуривая его «Marlboro». Я взглянула на подарок шефа — элегантные настольные часы с электронным табло. До одиннадцати, когда мой друг обычно начинал собираться (совещания в ЦК ВЛКСМ — для жен, естественно, — завершались, как правило, к этому времени), оставалось около получаса. Меня разбирало любопытство — и чисто женское, и профессиональное. Кроме того (коллеги-женщины прекрасно поймут меня), нет на свете более удачного места для интервью самовлюбленного мужика, чем постель, на которой он временно приземлился.
— Ты можешь внятно объяснить, чего ради, собственно, торчал в Америке целый месяц?
— А я не должен был торчать в Америке целый месяц?
— А отвечать вопросом на вопрос ты тоже там научился?
— А?
— Ну ладно! — я ткнула сигарету в пепельницу, встала и накинула халат. — Не хочешь говорить, не надо. Кофе пить будешь или вопрос уже проработан и пора по домам?
— Вредный ты человек, Валентина... — мой интимный и перманентно занятой друг откровенно зевнул и, поднявшись с постели, поплелся в ванную. — Только очень черный и без сахара...
Я стояла спиной к двери. Свербящий звук кофемолки, содрогавшейся в моих руках в оргазме немощных усилий, вместе с горстью зерен постепенно перемалывал остатки моего хорошего настроения. Жизнь казалась унылой и бессмысленной, под цвет кофейного порошка.
— Ты знаешь, от чего я там обалдел?
Я услышала его шаги и скрип кухонного табурета.
— От супруги президента Форда?
— От одной книги.
— Господи! — я вырубила наконец кофемолку и на секунду прислушалась к остаточной вибрации пальцев. — Неужели у тебя еще было время для чтения?