Борттехник докладывает:
— У правых моторов температура поднялась до предела!
Проскочили станцию. Летим над лесом, чуть не задевая вершины деревьев. Самолет круто кренится вправо, — оба правых мотора остановились. До отказа напрягаю левую ногу, Козырев также изо всех сил нажимает на педали. Еще минута — и мы врежемся в лес. Впереди замаячила светлая полоса. «Поляна!» — мелькает в голове. Была не была — иного выхода нет, направляю самолет туда; в крайнем случае, поломка, но люди останутся живы. Корабль, с силой стукнувшись колесами о землю, дает большого «козла», а потом бежит по кочкам, покачиваясь с боку на бок, и, наконец, останавливается. Все облегченно вздыхают. Кругом тишина.
Утром первыми прибежали к нам мальчишки. Потом подошли и взрослые жители деревни Верхи, выяснили, какая помощь нам требуется. Прежде всего, надо было сообщить в свою часть о месте вынужденной посадки. Сделать это оказалось не так-то просто, до ближайшего почтового отделения нам с радистом Бутенко пришлось идти семь километров. Здесь, с поселка цементного завода севернее Брянска, дали телеграмму командиру полка, сообщив, какая помощь нам нужна. Надо было заменить оба мотора.
Но телеграмма в эти суматошные дни могла и не дойти. Решили ехать в город, попытаться дозвониться до полка по телефону. На станции Брянск-2 военный комендант помог нам связаться с Шайковкой. Потом по нашей просьбе комендант повел нас к зенитчикам, к тем самым, которые подбили нас ночью. Хотелось посмотреть, что они собой представляют, и отчитать их за неумение отличать свои самолеты от немецких, словом, отвести душу. Комендант, познакомив нас с молоденьким младшим лейтенантом, ушел. Мы поинтересовались, как его зенитчики подготовлены, стрелять-то, мол, хоть умеют? Младшего лейтенанта это обидело, он начал не без чувства гордости рассказывать, что хоть, мол, в бою еще они не участвовали, но в школе отлично стреляли по конусу, а прошлой ночью сбили и первый немецкий «юнкерс», правда, он не упал сразу, но вряд ли ушел далеко. Бутенко, слушая его, ехидно улыбался. У меня внутри все кипело, я сдерживался с трудом. Мы попросили познакомить нас с тем стрелком, который «вчера ночью сбил „юнкерса“». Подойдя к платформе, где стояли зенитные пулеметы, младший лейтенант позвал:
— Товарищ Лебедева! Подойдите сюда!
С платформы спрыгнула девушка, на ходу поправляя пилотку, и, щелкнув каблуками, почти детским, звонким голосом доложила:
— Товарищ командир! По вашему вызову солдат Лебедева явилась!
Шел сюда и думал: ну и достанется же от меня этим воякам, спрошу я у них, зачем они пришли в армию, кокетничать или воевать с врагом, чему они учились, если свои самолеты не отличают от немецких? А еще, небось, мечтают о наградах… Но при виде девушки и ее подруг, с любопытством поглядывающих на нас с платформы, я будто проглотил язык. Рядом со мной стояла девчонка лет семнадцати-восемнадцати, красивая, большеглазая, с открытым и доверчивым взглядом. Вся она дышала молодостью и радостью, а лицо выражало застенчивую гордость: ведь ею интересовались как отличным стрелком, еще вдали от фронта сбившим вражеский самолет. Поругать ее, постыдить было просто жалко.