Румянцев отлично сознавал, что, несмотря на продуманность каждого шага, в любой момент может все сорваться. Тогда — полный провал. Не о себе думал Румянцев. Он разведчик и риск — его спутник. Но если Розенберг поймет, в чем дело, документы немедленно будут упрятаны за десять замков. Значит, самое главное — не сорваться. Лучше отложить операцию, если что-нибудь не сладится. Действовать только в том случае, если будет полнейшая уверенность в успехе.
Ну, а теперь спать, спать! Завтра ему понадобится вся его выдержка, все хладнокровие.
И уже засыпая, подумал о Гале. Где ты, родная? Как долго ничего не знаю о тебе. Помнишь ли?
Обер-лейтенант Курт Кох шел не спеша. У здания, где помещался штаб Розенберга, Курт Кох закурил, рассеянно посмотрел по сторонам, взглянул на окна второго этажа. Там помещался кабинет Розенберга и комната, где сидела Рубцова.
Вот она выглянула в окно, кивнула обер-лейтенанту.
«Все в порядке», — отметил про себя Курт Кох и, не останавливаясь, прошел дальше. Шел он медленно, и весь его вид говорил, что обер-лейтенант наслаждается погожим весенним днем, что оснований для беспокойства у него нет, что он пребывает в обычном своем благодушно-беззаботном настроении. Пройдя квартал, он увидел идущего навстречу гестаповца. Поравнявшись, обер-лейтенант отдал честь старшему по званию. При этом он тихо, но четко произнес: «Порядок». И продолжал не спеша свой путь.
На улице сгущались сумерки. Фонарь в подъезде штаба Розенберга горел тускло, и часовому была видна только небольшая освещенная площадка перед подъездом, дальше — густая сплошная стена тумана. И когда перед дверью неожиданно возникла фигура капитана войск СС в низко надвинутой фуражке и блестящем черном плаще, часовой вздрогнул: туман поглощал все звуки, и солдат не слышал ни рокота подъезжающей машины, ни близящихся шагов.
Вытянувшись, он вопросительно смотрел на капитана. Офицеры гестапо в последнее время были частыми гостями в штабе, но обычно позже, в это время — личное время генерала — они не появлялись.
— К господину генералу со срочным сообщением, — отрывисто бросил капитан.
— Господин генерал отсутствует, будет после десяти, — как было велено ему, ответил часовой.
— Тогда его адъютанта!
Солдат вошел в подъезд, плотно прикрыв за собой дверь. Снимая трубку, он видел сквозь стеклянную дверь, что гестаповец стоит на крыльце, нетерпеливо постукивая перчаткой по плащу.
Через несколько минут вниз спустился Краузе. Лицо его было еще более хмурым и неприветливым, чем всегда. Тревожить шефа он не смел. Не выслушать гестаповца тоже не смел. Предчувствовал, что ему все же придется тревожить генерала — с гестапо шутки плохи. И заранее злился и на этого капитана и на свою судьбу. Капитан не вошел в подъезд навстречу Краузе. Он ждал его на крыльце. Поеживаясь, Краузе шагнул в пронизывающую сырость.