Игорь Викторович и Галя бросили мотоцикл на дороге и, пригибаясь, побежали к ближней подворотне. Только успели добежать, как позади грохнул взрыв. Здание аптеки, что стояло наискось, пошатнулось, от него отделилась стена, рухнула на мостовую, здание медленно оседало в клубах пыли. В лица сбившихся в подворотне ударила тугая взрывная волна. Сыпались стекла, хлопали зенитки, по крышам барабанили осколки.
По мостовой от аптеки ползла женщина, за ней тянулась широкая кровавая полоса. Не сговариваясь, Галя и Игорь Викторович бросились к женщине, подняли ее, перенесли к стене. Женщина все порывалась встать, протягивала дрожащую руку к зданию аптеки.
— Дети, там дети… — и вдруг затихла, голова ее безжизненно запрокинулась.
Подбежали девушки с носилками. Галя помогла им поднять и положить женщину на носилки.
Снова грохнуло, снова жарко ударила взрывная волна. Одна из девушек нерешительно спросила:
— Может, переждем, Катя? Уж больно часто садит.
— Ну вот, — рассердилась другая, — из человека каждую секунду жизнь уходит, а она — подождем. Давай поднимай.
Пригнувшись, девушки побежали в конец улицы. А навстречу им с пронзительным воем мчались тупорылые машины. Покрывая все звуки, гулко протарахтела пулеметная очередь. Та, которую звали Катей, остановилась, пошатнулась и, не выпуская носилок, опустилась на тротуар, подруга бросилась к ней.
Дальше носилки понесли Галя и Игорь Викторович. Шли в полный рост, не сгибаясь.
Неожиданно наступила тишина. Самолеты улетели.
Так и не попали в тот день Галя и секретарь горкома в район. От мотоцикла остались только «немногочисленные и несущественные детали», как выразился Игорь Викторович.
Уже под вечер Галя зашла к секретарю горкома. Нужно было подписать кое-что. Пока секретарь читал бумаги, Галя украдкой рассматривала его.
Как он изменился, постарел. Небрит. А глаза. Какие усталые глаза у секретаря. А был всегда щеголеват, свежевыбрит. Молодой, порывистый, резковатый. Девчонки наповал влюблялись в него. Во всем подражали. И она, Галя, тоже. Не влюбилась, конечно, а подражала. Уж такой был у них секретарь. Был… Какой тревожный, неумолимый, непоправимый смысл приобрело за месяцы войны это слово — был. Вот и она сама могла о той, довоенной, сказать — была. И она изменилась. Внешне — наверное (Галя давно уже не смотрела в зеркало), внутренне — неизмеримо. Словно долгие, многие годы легли между той неутомимой, пышноволосой девушкой и этой гладко причесанной женщиной с серым, до предела утомленным лицом.
Игорь Викторович подписал бумаги, протянул Гале папку.