И снова мучительно тянутся минуты, они давят на меня своей тяжестью. А потом свет в комнате окрашивается в теплый цвет меда, затем становится желтым, как свежие сливки, а после этого и вовсе начинает исчезать со стен, как вода в песок. Вообще-то я и не надеялась, что Алекс появится до наступления ночи, это было бы самоубийством, но грудь все равно сжимается от боли. Времени почти не остается.
На ужин опять суп с куском мокрого хлеба. На этот раз кормит тетя, а сторожит Рейчел. Когда я после еды прошусь в туалет, тетя на время развязывает меня, но идет следом и стоит рядом, пока я писаю. Это невероятно унизительно. Ноги меня почти не держат, а голова болит сильнее, когда я стою. На запястьях остались глубокие следы от веревки, руки болтаются, как плети. Когда тетя собирается снова связать меня, я прикидываю возможность схватиться с ней, тетя хоть и выше, зато я сильнее. Но потом все-таки решаю не делать этого — в доме люди, и дядя в том числе, а к тому же, насколько я знаю, на первом этаже все еще болтаются регуляторы. Они в один момент меня скрутят и накачают снотворным, а я должна хорошо соображать и сохранять бодрость. Если Алекс не придет, надо будет придумать собственный план побега.
В одном я уверена на сто процентов — процедуру исцеления мне проходить не придется. Я скорее умру.
Вместо того чтобы сопротивляться, пока тетя привязывает меня к спинке кровати, я стараюсь изо всех сил напрячь мышцы. А когда снова расслабляюсь, между веревкой и запястьями остается небольшой зазор, возможно, его хватит, чтобы освободиться от этих самодельных оков. Еще одна хорошая новость: к исходу дня мои стражи начинают относиться к своему долгу спустя рукава. Именно на это я и рассчитывала. Рейчел на пять минут уходит с поста в ванную; Дженни почти все время занята тем, что вдалбливает Грейс правила игры, которую сама же и изобрела; тетя бросила пост на полчаса, чтобы помыть посуду. После ужина на дежурство заступает дядя Уильям. Это радует. Он прихватил с собой портативный радиоприемник, надеюсь, он, как обычно после еды, будет дремать.
А потом, может быть, мне удастся отсюда вырваться.
К девяти часам черные тени занавешивают стены, и я остаюсь в темноте. Свет полной луны просачивается сквозь жалюзи, и все предметы в комнате приобретают серебристый контур. Дядя Уильям все еще сидит под дверью и слушает тихое бормотание приемника. С первого этажа доносится шум воды в кухне и в ванной, приглушенные голоса, шаркающие шаги — последние звуки, которые издает дом перед наступлением ночи, как человек, который хрипит и дрожит, перед тем как отойти в мир иной. Дженни и Грейс так и не разрешили спать в одной комнате со мной. Наверное, они улеглись в спальниках на полу в гостиной.