— Вчерашние, — кивает Лысенков на трупы и танки. — Мы своих не всех вытащили, а они своих и не трогали.
Уцелевшие танки возвращаются на исходную. В балке у ручья, откуда начинали атаку, стояли кухни. Солдаты идут к ним по запаху Их куда меньше, чем было всего час назад. И вид у них измотанный.
— Когда ты, паразит, перестанешь кулешом давить! — горячился длинноногий тощий пехотинец, оглядываясь, где бы присесть. Худые ноги в обмотках были похожи на ходули.
— Ты чего ругаешься, земляк? — задел его локтем рябоватый Шляхов и мигнул Кленову, чтобы тот шел с ним есть. Свирепый и страшный вчера, сегодня он выглядел доброе и мягче. Цепь на крюку его танка так и болталась, как веревка на шее оборвавшейся собаки.
— Земляк? — недоверчиво обернулся длинноногий. — Я таких земляков…
— А откуда все-таки?.. Уральский?.. Так я тоже. Из какого села?
— Из того, что жизнь весела и петухов на три области слышно.
— Скалишься?..
— Не скалиться — со смертью в обнимку долго не прожить. — Длинноногий уселся у самого ручья, указал глазами на место рядом. — Мы уже третий день бегаем на эту высотку. — Обжегся, выматерился, стал хлебать жидкую кашу.
— Наших тоже немало там. Сегодня еще четыре свечки поставили. Только покажешься из-за гребня, а они уж тут как тут. Здрасте. — Морща лоб, Шляхов подул в ложку, подставил под нее ломоть хлеба.
Кленов ел приморенно, без аппетита и с интересом вглядывался в скуластое, в мелких следах оспы лицо соседа. Меж бровей у того, когда он дул в ложку, собирались бугристые складки. О товарищах спросить бы (вчера все больше о боях под Харьковом, на Осколе говорили). А может, он никого и не застал из них, пришел в бригаду, когда их уже не было.
— Ни артиллерии, ни авиации, а немец гвоздит — головы не поднять, — разорялся длинноногий. Он с необычайно серьезным видом, почти не пережевывая, глотал хлеб и горячую кашу, сопел сосредоточенно.
— Неужели у нас нет ни самолетов, ни орудий? Куда же подевалось все? — недовольный голос.
— Шустрый ты больно. — Шляхов облизал ложку, сунул ее за голенище сапога. — Сколько земли, отдали, и самолеты, пушки ему.
— Не сами отдали, а немец забрал, — поправил длинноногий. Поскреб котелок, голодно посмотрел в сторону кухни. — Пойти еще, что ли? — И, ойкнув, поднялся.
— Через полчаса атака, — сообщил Турецкий, вернувшись откуда-то. — Атака общая. Две бригады вместе. — Стал на колени у ручья, окунул голову в воду.
В небе, налитом солнечным блеском, над балкой проплыла «рама», двухфюзеляжный немецкий самолет-разведчик.
— Ну теперь жди. Вот сука! — Длинноногий уже вернулся с котелком от кухни, уселся, опасливо поглядывая в небо, где кружилась «рама».