— Ты вот что, — снова на «ты» обратился командарм к комдиву, — выдели роту и по вечерам, но так, чтобы итальянцы и немцы видели, води ее маршем из Подколодновки в Толучиево. В Толучиево — на виду, обратно — скрытно. Пушек, минометов понаделай деревянных и тоже поставь так, чтобы итальянцы знали где. Да понатуральнее. Они не дураки. Выдели парочку кочующих орудий, постреляй с тех мест. Артналеты по ночам в разное время и во время приема пищи. Пусть подергаются. — Над придонскими кручами застряло белое грудастое облако, командарм задержался на нем взглядом, напомнил: — И хлеба убирай. Казакам самим не справиться. Старь да калечь остались.
— И воюй, и хлеба убирай?
— И воюй, и хлеба убирай.
Завизжала мина, угодила в подножие берестка на поляне. Посыпались комья земли, корневища трав. Бересток устоял все же, топыря обрубленные осколками ветки.
Метрах в пятидесяти от берестка, в ряби солнечных пятен под кустом ежевичника, трое солдат хлебали из котелка. При виде начальства все трое, не выпуская ложек, вскочили.
— Ешьте, ешьте. — Командарм снял фуражку, подставил горячему ветерку седой плотный ежик. Не скрывая удивления, почмокал губами: один из солдат — детина, хоть рельсы гни на плечах, кулаки — гири пудовые. Такому, видать, солдатская норма, что слону дробина. — Как кормят? Не жалуетесь? — спросил у него Павлов.
— Два раза в день, товарищ генерал.
Не убирая улыбки, Павлов покачал головой: «Ловко увернулся: два раза в день».
— А немцы здорово беспокоят?
— У нас теперь итальянцы, товарищ генерал. — Солдат оглядел меловые в прозелени кручи галиевского берега, спускавшиеся к самой воде, и на широком лице расплылась добродушная улыбка. — Веселые, песенники. Только дураки. «Русь капут!» — кричат. «Сдавайся!» А сами дуба дают.
— А вчера с утра заладили: «Русь! Давай выходной сегодня!» — дополнил товарища конопатый щупленький солдатик.
— Не скучаете, значит?
— Некогда, товарищ генерал. — Здоровяк поправил пилотку на угловатой голове. — Комары уж больно донимают. С воробья величиной, проклятые. Кожу на сапогах просекают.
— Ну-у! — искренне усомнился командарм, поддаваясь, однако, шутливому настроению солдата-здоровяка.
— Ей-богу, товарищ генерал, — вполне серьезно заверил солдат. Ясные с лукавинкой глаза зыбились смехом, губы шевелились выжидающе. — Военный комар, особый. Нос у него, что минный щуп у саперов. Скрозь железо достает.
— А каски почему не носите? — спросил командарм.
— Жарко. Голова потеет.
— Каски носить. И людей в окопах кормить три раза, — предупредил Павлов, прощаясь. — Пусть хоть в обороне по-людски поедят. Сердце и так диким мясом обросло. Дайте хоть одну шкуру снять. Сейчас столько овощей, фруктов.