Возмужавшая, но обескровленная армия к осени откатилась к Донбассу. 28 ноября на тонком льду Дона под Ростовом Павлова тяжело ранило, в строй вернулся накануне харьковских событий. Сейчас после июня — июля армия приходила в себя, проводила мелкие отвлекающие операции. Но уже сейчас в этой нудности и кажущейся бесцельности вскипали бои определяющие. Именно сейчас обе стороны жили на предельном напряжении. Шло состязание ума, прозорливости и находчивости — накопление того запаса, который и определит потом все дальнейшее.
Ближе к Дону пешие и конные попадались все чаще. Заметнее кидались в глаза следы фронта: взрытые воронки у дороги, разбитые повозки, орудийные передки, зарядные ящики.
У комдива ждали. В землянке пол побрызган водой, подметен и посыпан крупнозернистым речным песком и травой; топчаны аккуратно застелены плащ-палатками. На столе расстелена карта, вокруг стола — торжественно-подтянутые и свежевыбритые командиры.
— Что ж, докладывайте, — приказал Павлов комдиву и присел на заскрипевший под ним венский стул.
Комдив говорил коротко, четко. Голос его в иных местах дребезжал надтреснуто (беспокоила раненая нога).
Из леса доплывали голоса, взрывы смеха. Павлов морщился. Смех отвлекал. Но и приказать, чтобы там замолчали, стыдился.
— Ну а противника перед собой знаешь? Какие части на той стороне? — глуховато спросил Павлов.
Комдив виновато замялся, толкая стол животом, вскочил. «Сиди!» — махнул ему рукой Павлов, сердито выговорил:
— С кем же вы воюете?.. Не просто итальянцы, румыны. Мы с вами люди военные!..
Когда вышли из землянки, солнце уже выпило росу, окачивало жаром сверху. Затолоченная луговина пылала нестерпимым зноем. Слоисто делились и дрожали меловые кучи и белесые холмы по ту сторону. За Галиевкой на шляху от Богучара пухло и выгибалось дугой пыльное облако.
— У немцев плетень тянут.
— Нужно послать охотников. А то совсем курорт, а не война получается.
— Посылали на прошлой неделе, товарищ генерал. Хорошо вышло. И снова тот мальчишка, Казанцев, водил.
— Знаю. Вы вот что, — командарм придирчиво окинул глазом переменившую свой мирный облик полянку, заприметил мелькавших меж деревьев людей, — парнишку того больше не трогать.
— Лучшего проводника не найти, товарищ генерал. Смел больно. Иной и знает, да показать не сумеет.
Загорелое до синевы лицо командарма напряглось, в широко расставленных глазах мелькнуло раздражение.
— Для смерти одинаково, кого пометить, а для людей — нет. У него брат где-то рядом воюет, да и дом, говорят, близко.
— Эт-то так, товарищ генерал, — охотно согласился пухлогубый, с пышным чубом и шрамом во всю щеку майор. — Хотя помирать одинаково плохо и молодому, И старому, и вдали, и рядом с домом.