Ариами взяла детей на руки и нежно поцеловала обоих в лоб. Ясные глазки младенцев разглядывали ее с бессмысленным выражением, а кукольные ручки гладили лицо, крошечные пальчики трогали слезы, градом катившиеся по щекам старой женщины. Она еще раз прижала близнецов к груди, а потом вернула их в колыбель, которую соорудила на скорую руку.
Уложив детей, она зажгла светильник и взяла бумагу с ручкой. Будущее внуков было в ее руках. С тяжелым вздохом женщина начала писать. Издалека до нее доносился шум утихающего дождя, и рокот грозы, смещавшейся к северу и открывавшей безбрежное море звезд над Калькуттой.
Дожив до пятидесяти лет, Томас Картер пребывал в убеждении, что Калькутта, откуда он не выезжал последние тридцать три года, уже не может ничем его удивить. На заре майского дня 1916 года, после самой неистовой из гроз, к дверям сиротского приюта Св. Патрика прибыл сюрприз. Это была корзинка с новорожденным мальчиком и письмом. Письмо было запечатано сургучом и адресовано лично мистеру Картеру.
Необычность явления заключалась в следующем: во-первых, в Калькутте никто не брал на себя труд подбрасывать младенцев к дверям приюта. Существовали более удобные способы избавиться от них — в городе было полно укромных переулков, водосточных канав и колодцев. Во-вторых, никому и в голову не приходило писать сопроводительные письма, подобные этому, — с подписью, не оставлявшей ни малейших сомнений в авторстве.
Картер посмотрел свои очки на свет, подышал на стекла, чтобы их было легче протереть ветхим носовым платком из грубой хлопчатобумажной ткани. Эту операцию он проделывал раз двадцать пять в день, и не менее тридцати пяти — в летние месяцы.
Мальчик мирно спал внизу, в комнате Венделы, старшей медсестры. Под ее бдительную опеку ребенок попал после того, как его осмотрел доктор Вудворд. Доктора вырвали из объятий сна незадолго до рассвета, и он честно исполнил свой долг в соответствии с клятвой Гиппократа, не потребовав и не получив никаких дополнительных пояснений.
Мальчик оказался практически здоров. Имелись определенные признаки обезвоживания, но ребенка не настигла ни одна из разновидностей злокачественной лихорадки, составлявших длинный перечень. Лихорадка собирала обильную жатву среди новорожденных, лишая их права повзрослеть хотя бы настолько, чтобы научиться произносить имя матери. Все, что было у ребенка с собой, когда его нашли, — это золотой медальон в форме солнечного диска, который Картер держал в тот момент двумя пальцами, и письмо. Письмо, если только оно являлось подлинным (а никаких оснований считать, что это не так, Картер не видел), ставило его в щекотливое положение.