— Клянусь, я не знал.
— Какая разница, знал ты или нет?
— Какая разница? Как ты можешь так говорить? Я — шутка природы. Результат научного эксперимента!
— Неправда! Ты — Джим Стивенс. Мужчина, за которого я вышла замуж. Мужчина, которого я люблю.
— Нет! Я частица Родерика Хэнли!
— Ты Джим Стивенс, близнец Хэнли.
— Хотел бы я им быть! Он взял от себя кусок, засунул его в эту шлюху и вырастил меня как какой-нибудь черенок одного из наших цветущих кустов. Знаешь, как это делается? Отрежешь, воткнешь в землю, как следует польешь, и получается новый куст.
— Не говори так!
— А может быть, я не черенок. Я скорее опухоль. Вот что я такое. Чертова опухоль!
— Прекрати! — вскричала она, впервые проявляя горячность. — Я не позволю тебе говорить о себе такое!
— А почему? Все другие будут так говорить!
— Нет, не будут! Я — единственная, кто знает твою тайну, и ничего подобного мне в голову не приходит.
— Но ты — другое дело.
— Вот именно. Потому что никто больше ничего не узнает, если ты сам не расскажешь. И даже если расскажешь, никто тебе не поверит.
Она произнесла это таким непререкаемым тоном, что Джим с некоторой опаской задал следующий вопрос.
— Записи! Где они?
— Там, где им место! В мусоре.
— Не может быть!
Он выскочил и бросился к входной двери.
— Не старайся, — услышал он слова Кэрол за своей спиной. — Грузовик приезжал в половине седьмого.
Внезапно его охватила злость. Больше чем злость. Ярость.
— Ты не имела никакого права! Никакого права, черт побери! Эти записи принадлежали мне!
— Не спорю, они принадлежали тебе, но тем не менее я их выбросила. Если они еще не попали в печь для сжигания мусора, то окажутся там очень скоро.
Она говорила так холодно, так невозмутимо, не испытывая никаких угрызений совести. Ее отношение к собственной выходке выводило его из себя.
— Как ты могла!
— Ты не оставил мне иного выбора, Джим. Ты позволил этим записям поедать тебя живьем. Поэтому я от них избавилась. Ты собирался дать им возможность погубить твою жизнь. А я не могла находиться рядом и смотреть на это. Но теперь дело сделано. Их нет, так что тебе остается примириться с тем, что ты узнал, прийти в себя и продолжать жить. Тебе придется признать, что ты почувствуешь облегчение, если этих записей не будет все время при тебе, если ты перестанешь непрестанно возвращаться к ним, выискивая какую-нибудь ошибку, доказывающую их несостоятельность.
Она была права. Холодная логика ее рассуждений делала свое дело, она смягчала его гнев, но не избавляла от него. В конце концов, это были его записи. Его наследство.