Прославился Лапа и тем, что во всем Нижнем Новгороде почти не осталось городовых с полным набором зубов. Полицмейстер был вспыльчивым мужчиной саженного роста… В итоге, когда город посетил цесаревич (нынешний император), пришлось выписывать на время постовых с зубами из уездных городов. Лишь в 1869 году знаменитого лихоима вытурили в отставку за соучастие в «соляном деле» Вердеревских, когда было расхищено полтора миллиона пудов соли. Тогда-то полицмейстером и стал честный и старательный Каргер, а город и ярмарка вздохнули свободно.
На этой фразе Здобнов уснул прямо за столом. Алексей, под ворчание сестры Ивана Ивановича, перенес его на постель и ушел домой, где услышал от матери, что ему пора жениться («чтоб не шлялся допоздна и водку не пил»).
На следующий день произошло еще одно событие: Арсений Морозов вместе с ювелиром Гаммелем пришли на прием к графу Игнатьеву. Пришли и попросили его разрешить им вручить титулярному советнику Лыкову пять тысяч рублей за спасение, с риском для жизни, рогожской казны. Игнатьев тотчас же вызвал Благово и Алексея и устроил при них торг, сказав:
— Мне приятно разрешить Алексею Николаевичу принять вашу премию; он ее, безусловно, заслужил. Но не будет ли вашего любезного согласия на пожертвование еще некоторой суммы для создания при ярмарке ночлежного дома в помощь бесприютным бродягам?
Морозов изумился, но выписал с недовольным лицом ассигновку на две тысячи рублей. Затем сказал:
— Вам, ваше сиятельство, тесновато будет в этом кресле. Не желаете ли в Петербург? Можем посодействовать, ежели договоримся.
Пришла пора изумляться Игнатьеву:
— Я трижды генерал: от инфантерии, адъютант и губернатор, а кроме того, член Государственного совета и граф Российской империи. Кем, по-вашему, я еще могу стать?
— Министром внутренних дел, к примеру.
— Отец мой, граф Павел Николаевич, был и министром, и даже председателем Комитета министров, так, говорит, ничего в этом хорошего нет, одна суета сует.
— Пока сами не попробуете, не узнаете, ваше сиятельство. Повторяю, могу посодействовать при определенных условиях.
Ситуация становилась неприличной: толстосум ангажировал генерал-губернатора прямо на глазах у его подчиненных. Игнатьев сам уже был не рад, что вызвал двух сыщиков и затеял при них торг. Морозов же, понимая всю скандальность этой сцены, сидел спокойно, даже небрежно, глядел уверенно. «Эх, плакали мои денежки», — расстроился было Алексей, но граф вдруг рассмеялся.
— Ну и выжига же вы, господин Морозов! Я вас всего на две тысячи растряс, да на благое дело, так вы решили за них моральную сатисфакцию получить. Так и быть! Насчет министерства поговорим, но не сейчас; договариваться я готов, но не обо всем. А деньги Лыкову отдайте!