Янченко искоса посмотрел на нее.
— Конечно, тяжелые, но всегда разные — вот что ты должна понять. Я вижу, ты многое передумала за эту неделю.
— Да, много. Я все время думала о том, что делать. Как: ударить по врагу, как поднять дух у наших людей. Мне нестерпимо бездействие, пассивное выжидание. Не могу больше выносить эти репетиции в клубе, куда ходят самодовольные фрицы, думающие, что они нас покорили и растоптали. Честно говоря, я даже думала: возвращаться ли на работу в клуб. И если бы не надумала кое-чего, так, может, и не вернулась бы.
— Что же ты надумала?
Нина помолчала, потом, подняв голову, твердо посмотрела на Янченко.
— Приближается двадцать пятая годовщина Октября. Хочу поздравить население нашего города с праздником.
— Мысль хорошая… Но как ты думаешь осуществить ее?
— Выступить по радио, например.
Янченко остановился, удивленно глядя на нее:
— Ты это всерьез? Не понимаю, по какому радио?
— По городскому радиоузлу. Там, где мы выступали с тобой в концертах.
— Ты что, шутишь?
— Нисколько.
— Это авантюра. Кто тебя допустит к микрофону?
— А мы без разрешения. Пролезем ночью через окно, пробудем на чердаке до рассвета, а раненько утром выступим. Пока немцы разберутся, что к чему, мы исчезнем.
— А часовой?
— Около часового нет громкоговорителя. Откуда он будет знать, что кто-то там передает по радио октябрьское приветствие.
— Сложное и ответственное это дело. Не можем мы с тобой сами его решить.
— Ты боишься?
— Нет, не боюсь. Но так просто идти на такое дело не имею права. Не забывай, что мы члены одной организации и обязаны подчиняться ее дисциплине.
— Я не знаю такой организации! — гневно сказала Нина.
— Как это — не знаешь?
— Очень просто. Обещание я давала Ольге Осиповне. Теперь ее нет в живых, поэтому я могу действовать так, как сама считаю нужным.
Янченко пристально взглянул на девушку, ответил строго и веско:
— Ольга Осиповна действовала от имени организации, и данное ей обязательство — это обязательство перед всем подпольем. Наконец, ты знаешь не только Ольгу Усик, но и меня.
Нина сразу притихла.
— Да, ты прав… Ты безусловно прав, но должен ведь ты понять, что я не могу так жить! Я должна отомстить за тетю Олю! И не только за нее.
— Настанет время — отомстишь.
— Оно настало, Володя. Именно сейчас настало. Я ненавижу фашистов всем своим существом! Поверь, не только что-нибудь делать, но и думать ни о чем другом не могу.
Тревожно вглядывался Янченко в ее напряженно блестевшие глаза, худенькую фигурку, нервные пальцы, теребившие бахрому старенького платка. Как бы не оттолкнуть девушку от себя, а то она сама натворит таких дел, что потом всем миром не расхлебаем.