Обстановка комнаты Люси в Вашингтоне ограничивалась казенными односпальными кроватями, парой столов и дешевыми стульями из шпона под дуб — довольно уныло, с точки зрения человека успешного и преуспевающего, но для общежития вовсе даже неплохо. «Где, интересно, все ее соседи, и в курсе ли они того, что произошло», — подумала я.
— Вообще посмотри, все ли я забрала из платяного шкафа, — бросила Люси. — Вон тот, справа. Ящики тоже проверь.
— Ничего, кроме вешалок. Такие красивые, обитые тканью — твои?
— Да, это мамины.
— Тогда их тоже, наверное, надо взять.
— Нет уж. Пусть достанутся следующей идиотке, попавшей в эту дыру.
— Люси, — сказала я, — вины Бюро здесь нет.
— Все равно несправедливо. — Она встала на чемодан коленями, чтобы застегнуть его. — Как же презумпция невиновности?
— По закону ты действительно невиновна, пока не доказано обратное. Однако вполне естественно, что, пока в деле со взломом охранной системы все не прояснится, ты не сможешь работать в академии, на объектах с ограниченным допуском. Кроме того, тебя ведь не поместили под арест, а просто попросили покинуть Квонтико на какое-то время.
Она повернулась ко мне. Глаза у нее были красные и усталые.
— Да уж, «на какое-то время». Скажи уж прямо — навсегда.
В машине я попробовала расспросить ее поподробнее, но она то безутешно рыдала, то вдруг переходила к вспышкам гнева, срываясь на всем, что только попадалось ей на глаза. Потом она заснула, и ничего нового мне выяснить так и не удалось. Полил холодный дождь. Я включила противотуманки и продолжала следовать за дорожками красных стоп-сигналов на мокром асфальте впереди. В самые неподходящие моменты, на поворотах и подъемах, дождь вставал стеной, а тучи сгущались так, что почти ничего не было видно. Но вместо того чтобы съехать на обочину и переждать непогоду, я только понизила передачу и двигалась дальше в окружении древесины грецкого ореха, мягкой кожи и стали.
Я до сих пор не понимала, что побудило меня купить темно-серый «Мерседес-500Е». Возможно, решение сменить машину пришло со смертью Марка — прежняя, в которой мы пылко ссорились и не менее пылко любили, несла в себе слишком много воспоминаний. А может быть, просто я становилась старше, забот прибавлялось, а потому хотелось чего-то более мощного.
Люси заворочалась, когда мы въезжали в Виндзор-Фармс. Я жила здесь, в старом районе Ричмонда неподалеку от реки Джеймс, среди тюдоровских и георгианских особняков. В свете фар зажглись маленькие рефлекторы на щиколотках незнакомого мне мальчугана, ехавшего впереди на велосипеде. Осталась позади гулявшая рука об руку пара с собакой — их я тоже не знала. Двор у моего дома был усыпан колючими плодами амбрового дерева, на крыльце лежали несколько свернутых газет, а бачки для мусора на улице так и остались нетронутыми. Стоило уехать хоть ненадолго, как я, возвращаясь, уже чувствовала себя здесь чужой, а дом выглядел нежилым и заброшенным.