В очередной раз он
заснул на вокзале, чтобы проснуться в больничной палате. Во сне ему мешал спать
гудящий под окнами маневровый, который в больничной палате превратился в
богатырский храп Ивана Петровича. Машинист недалеко уехал от своего тепловоза.
Дальнейшее пребывание во сне пришлось вынужденно отменить.
— Иван Петрович, а
Кутеев этот потом что, так и отстал от Марии? — спросил утром Платонов.
— А куда ему было
деваться? Она уже к тому времени и огонь, и воду, и медные трубы прошла. А в
девяносто девятом его на трассе подстрелили. Говорят, специально московские
конкуренты приезжали.
— Убили?
— Да нет, ранили почти
смертельно, она и выходила. А так-то бы Кутееву кранты. В городе так и шутили:
чуть не поел Кутеев кутьи... Ему потом врачи так и сказали, кому он жизнью
обязан. Зато теперь, кто про Машу плохо думает, вынуждены молчать, иначе будут
иметь дело с Кутеевым. А он, кого хошь, на своих карьерах живьем зароет. Во
как.
— А если думаешь о ней
хорошо?
— Так думай на здоровье,
— понятливо улыбнулся Иван Петрович, — но на это... — он сделал неприличный
жест руками, — не рассчитывай. И не такие обламывались. Скала! Кутеев ей каждый
месяц деньги переводит, а она их — то в детдом, то еще куда, где кому плохо.
Сечешь?
— Секу. Хороший бы
материал получился, — вспомнил о своей работе Платонов. — Бабель бы тут на все
сто выложился.
— Кто?
— Да коллега мой,
который в реанимации лежит. Он всякие аномалии любит.
— Чего? А... Ну так,
если по-хорошему написать, может и можно. Не знаю. Только никаких аномалий в
ней нету. Глаза-то разуй. Людей она просто любит, а нынче людей любить — ой-как
тяжко! За что их нынче любить? У меня помощник был, помощник машиниста, я имею
в виду, так он еще в девяностые придумал поговорку — кодекс строителя
капитализма: пить, жрать, срать, и ближнего с любовью обобрать. А Маша... —
Иван Петрович задумчиво вздохнул, — сам-то не знаю, только слышал, говорят,
после того, что она вытерпела, можно весь мир возненавидеть. Я вот крестец
сломал, а за две минуты весь свет выматерил.
— А я не успел, —
признался Платонов, — свет погасили.
— Где свет погасили? —
не понял сосед.
— Здесь, — Константин
потрогал рукой голову.
— А...
Затем каждый думал о
своем, пока в палату не пришла Маша. В этот раз она подошла со шприцами сначала
к Ивану Петровичу, и Платонов, у которого после сотрясения хоть чуть-чуть стало
проясняться в глазах, смог полюбоваться ею со стороны. Магдалина... Вспомнился
какой-то зарубежный фильм, где рассказывалось о Марии Магдалине после
Вознесения. Там она жила в одном поселении с прокаженными и ухаживала за ними.
«Сегодня у нас проказа другого рода», — печально подумал Константин.