Для Платонова Маша
принесла штатив и систему, и он понял, что ему предстоит долго и нудно лежать
под капельницей. С другой стороны, стиснутая гипсом нога и «карусель» в голове
ничего другого и не подразумевали.
— Это ты сейчас с
восхищением смотришь? — с настороженной улыбкой спросила Маша.
— С изучением, — ответил
Константин и тут же поправился: — пытаюсь постичь...
— Что?
— Н-ну... — не ожидал
уточнения Платонов. — Внутренний мир, сочетание его с красотой, да просто
понять человека. Профессия у меня такая. Я же журналюга, мне везде свой нос
сунуть надо.
— Уже, вроде, сунул, —
Маша закончила манипуляции с венами Платонова и собралась уходить.
— А ты откуда знаешь?
— Окна моей комнаты
выходят на дом, где все произошло.
— О, так ты все видела?
А я-то думал, что тут мистика!
— Я почти ничего не
видела. Когда во двор вошли четверо, я краем глаза вас увидела. Подумала —
очередная группа выпить пришла. Потом так же между делом заметила, что по улице
удаляются двое. Но одному куртка явно не по росту. Заподозрила неладное. Мы
вместе с комендантом общежития туда пришли... Извини, у меня еще больные. И
если тебе что-нибудь уже успели наговорить про меня, — она посмотрела в сторону
Ивана Петровича, — то мало ли, что говорят...
— Дурак ты, Костя, —
обиделся вслух Иван Петрович, — я же тебе говорю, она сразу все просекает. Не
кичится она своим даром, и кто ты такой, чтоб она перед тобой раскрывалась?
Меня вот только подставил.
— Извини, Иван Петрович,
исправлюсь. — Константин вдруг хохотнул. — Думаешь, она тебе руки на копчик
положит?
— Тьфу! — отмахнулся
Иван Петрович. — Ты точно дурак или издеваешься?! Можешь мне не верить, но
соседка мне сказала, что даже комнатные цветы в ее доме оживают. Понимаешь? Ей
принесут, что завяло, а у нее оживает! Не веришь?
— Почему не верю? Верю,
— стал серьезнее Платонов. — Шучу я, не обижайся. Если честно, Иван Петрович,
мне даже хочется верить, иначе в этом мире можно родиться и сразу сойти с ума.
— То-то... — пробурчал в
потолок Иван Петрович.
11
К вечеру в палату шумно
ввалились главред и Леночка Куравлева. Главред еще ничего не успел сказать, как
Лена уже начала причитать на манер плача Ярославны, но весьма бестолково.
Звучало это примерно так: «кто же тебя, сизого сокола нашего, быстрого ястреба
стреножил?!» Платонов даже вынужден был посмотреть, не выросла ли у него по
случаю третья, а то и четвертая нога. Но Лена продолжала почти в рифму: «А
Степаныча нашего, седого селезня, скоматожили!..»
— Лена, стоп! —
скомандовал Максим Леонидович. — Я сейчас от твоего фольклора тоже в кому
впаду! Здравствуй, Костя.