И тогда Алексий упал на
колени перед солдатом и начал читать канон на исход души. То, что помнил.
Правильно или неправильно в эту минуту поступал офицер, в одночасье ставший
боевым, — судить некому, и никто не имеет права. Никогда до этого и уже никогда
после этого он не произносил слова молитвы с такой страстью и силой, обливаясь
слезами и содрогаясь от рыданий. И даже сейчас он не мог представить, как
нелепо мог смотреться офицер, читающий на коленях молитвы перед умирающим
солдатом — в хаосе неуправляемого уже боя, точнее даже — расстрела штурмового
отряда, среди искореженного металла, изуродованных тел и чужого города в родной
стране.
— В месте злачне, в
месте покойне, идеже лицы святых веселятся, душу раба Твоего преставленнаго покой,
Христе, Едине Милостиве...
Наверное, он молился за
всех, кто превратился в эту ночь в дым и огонь, кто умирал с мучительным
вопросом, ответа на который ни у командования, ни у правительства нет до сих
пор...
— Покой, Спасе наш, с
праведными раба Твоего, и сего всели во дворы Твоя, якоже есть писано,
презирая, яко Благ, прегрешения его вольная и невольная, и вся яже в ведении и
не в ведении, Человеколюбче.
Кругом крошился бетон,
ныли в стенах кирпичи, и удивительно, что именно треск автоматического оружия
придавал этому хаосу прицельную осмысленность. Страх полностью уступил место
безысходности еще в тот момент, когда Алексей увидел остатки штабной машины.
Это было не презрение к смерти, это было неприятие ее, хотя она заполняла собой
все окружающее пространство. Не тот ли это случай, о котором предупреждал
когда-то отец: сила и навыки уже бессмысленны и не нужны? Все окружающее
воспринимается как жуткий кинофильм, в котором ты всего лишь случайный зритель.
Где-то должны нажать кнопку — и все прекратится. Но нет такой руки. Тысячи рук
жмут на курки... И остается — наперекор всему — молитва.
И вдруг солдат перестал
хватать ртом воздух и начал улыбаться. И взгляд его, застывая в вечности,
хранил в себе именно эту улыбку. Солдат улыбался, офицер плакал и молился:
— Господи Иисусе Христе,
Сыне Божий, молитвами Пречистыя Твоея Матере, преподобных и богоносных отец
наших и всех святых помилуй и упокой души рабов Твоих в безконечныя веки, яко
Благ и Человеколюбец, аминь.
И только тогда, когда
поднялся офицер в полный рост, смерть заметила его, когда уже и сам бой начал
затихать на какое-то время, уходя в подъезды, в подвалы и подворотни, и, словно
опомнившись, смерть швырнула в него случайным, попавшим под руку осколком...
Этим осколком и
перерубило молитву изустную.