Солнце замерло в зените,
точно размышляя, катиться ли на Запад или обратно, и от чувства остановившегося
времени в коммуне имени Гамлета или Шекспира грудь защемило так, что захотелось
либо умереть на этой скамейке и стать грустной рябиной в заброшенном
палисаднике, либо прыгнуть в кабину и вдавить педаль газа в полик.
— Древнерусская тоска, —
вслух определил Петрович, но сам не до конца понял собственное определение.
С дороги на въезде в
поселок он услышал гул моторов и с интересом посмотрел в ту сторону. Неужели
сюда кто-то еще заезжает? Минуту назад казалось, что это фантастическая зона,
живущая по каким-то своим, особым законам, и путник, попадая сюда, не будучи
ограничен в перемещении, начинает томительно искать то ли выход, то ли
собственную память, которая в этом разреженном времени порождает щемящие
приступы ностальгии, предмет коей находится в ворохе черно-белых фотографий или
мимолетном ощущении вечности, постигшем человека во время созерцания где-нибудь
на берегу тихой реки, на обочине пустынной дороги, или на крыше собственного
дома, когда он беззаботно смотрел на небо.
Но... Никакой
метафизики! Побеждающий материализм современности выкатил на проселок в образе
двух черных внедорожников, в которых Петрович еще издали узнал престижные «Land
Rover».
— Не хило,
катить-мутить, — определил Петрович.
Пропылив до Васиного
дома, они притормозили. В первом опустилось тонированное стекло и высунулась
чернявая голова.
— Че отдыхаешь, а? —
спросила голова. — Гамлет разрешил?
— А я у него не
спрашивал, — честно признался Петрович.
— «Газель» чья? Твоя? —
продолжала опрос голова.
— Не, земляков твоих, я
только водителем.
— Зачем приехал?
— Слышь, мне, может,
встать, доложить по форме, доклад-расклад? — возмутился Петрович.
В это время опустилось
стекло второй машины, из него показалась абсолютно лысая, но абсолютно
славянская голова.
— Ну, надо будет и по
форме доложишь, — злобно сказала она.
— Вам че, парни, надо?
Сижу, воздухом дышу, никого не трогаю... Заняться нечем?
— Гамлет где? — спросил
лысый.
— В конторе, наверное,
своей. Он же председатель колхоза, сеять-веять.
Обе головы засмеялись,
оценив нехитрый юмор Петровича.
— Щас, мы вашего
председателя распашем, — заявил лысый. — Турнепс развалим...
— Так ты не местный? — с
подозрением спросил чернявый.
— Не местный, —
осторожно ответил Петрович, и внутренне почувствовал опасность. «Еще утром надо
было валить отсюда», — с досадой подумал он.
Внедорожники рыкнули и
рванули с места, игриво обгоняя друг друга, норовя расширить дорогу за счет
снесенных скамеек и штакетника.