Он щелкнул по клавише ввода, из потолка над Линой выпросталась тонкая сеть и намертво приклеила девушку к койке.
— Пошли, Тутмес.
— Она не вырвется, хозяин? — спросил серв. Лина корчилась на экране, рот ее безмолвно открывался — звук был предусмотрительно отключен.
— Нет. — Виктор осклабился. — Паутинка — весьма прочная штука. Пойдем, успокоим ее.
Два десятка шагов по коридору — комната Лины — кубатура, плотно заполненная визгом, воплями, проклятиями. Виктор пожалел, что не взял скотч, дабы заклеить девчонке рот.
— Замолчи, Лина, — сказал он, пытаясь сохранять спокойствие. — Мы не сделаем тебе ничего плохого. Заткнись, ради бога.
— Ничего плохого?! — взвизгнула Лина. — Скотина, урод! “Серва” мне сейчас вкатишь, да? Сволочь!
— Нет, нет, — Виктор покачал никелированным инъектором перед ее носом. Нельзя тебе “Серв”. Никаких психомодуляторов. Ничего генного. Только чуть-чуть успокоительного. Нервы нужно беречь, милая.
Он приставил инъектор к шее девушки и нажал кнопку. Лина дернулась и затихла.
— Срежь паутинку, Тутмес, — сказал Виктор. — И доставь Лину в третью лабораторию. Через час начнем работу.
* * *
Лина лежала на хирургическом столе — обнаженная, до пояса укрытая простыней. Лицо ее скрывалось под серой пластиковой маской, к вене шла прозрачная трубка от капельницы. Гармошка искусственной вентиляции легких ритмично совершала движения вверх-вниз, и грудь Лины двигалась в такт ей. Конечно, легче было воспользоваться безыгольным инъектором, но иногда лучше вот так, по старинке, внутривенно и с полным наркозом. Сейчас — особый случай. Нужно сделать все особенно тщательно.
— Хорошее тело, — сказал Виктор. — Завидую девочке от всей души белой завистью. Двадцать три года — и никакой дряни, чистые гены, гладкие клапаны сердца, здоровая печень, сбалансированная работа ферментов. К тому же она никогда не употребляла стимуляторов, не говоря уж о наркотиках. Это невероятная редкость.
— А вы их употребляли? — спросил Тутмес.
— А ты как думаешь?
— Думаю, да.
— Само собой... Все мы подсели на химию, разрушающую мозги. Человечество отравлено. Думаю, что современный вид человека уже не вылечится от этой болезни. Более того — вымрет от нее в ближайшее время, в течение сотни лет. Создание нового биологического вида — не прихоть, это уже необходимость, единственное лекарство, избавляющее от смерти если не вида, то хотя бы рода.
— Это нарушение естественного течения эволюции.
— За время существования жизни на Земле вымерли миллионы видов животных — сгинули в небытие, не оставив после себя ничего, кроме окаменелостей. Сейчас пришла наша очередь. Это очевидно для всякого, кто умеет работать мозгами, но никто не хочет осознавать серьезность факта — каждому понятно, что свою жизнь он дотянет в комфорте, а дальше — хоть потоп. Хомо сапиенс остановил свою эволюцию, когда усовершенствовал до предела медицину, позволив выжить и благоденствовать любому заведомо нежизнеспособному уродцу. Мы выкинули естественный отбор в мусорную корзину — легко, непринужденно, и каждый, кто пробует заикаться о последствиях, автоматически обвиняется во всех смертных грехах. Но генетический груз — не шутка. Он накапливается, если его не разгребать.