Она пожала плечами. У него был старый черный саквояж, который открывался, когда нажимали на металлическую защелку. Доктор достал из саквояжа стетоскоп, внимательно выслушал легкие, сначала со спины, затем со стороны груди. Даже она слышала, как хрипит у нее внутри. А затем разразилась таким ужасным приступом кашля, что едва успела прикрыть рот ладошкой. Ребра у нее так и ходили.
Доктор сидел и вежливо ждал, когда она справится с приступом и отдышится.
— Твой кролик не кашляет?
— Нет, Милли совсем не кашляет. Очень тихий кролик.
Доктор попросил девочку придвинуться к краю кровати и принялся постукивать по ее коленкам и локтям специальным молоточком. Она чувствовала себя марионеткой, которую дергают за веревочки. Потом попросил ее кашлянуть еще разок, и она так раскашлялась, что не могла остановиться. От этого шума кролик проснулся и поспешно спрятался под кроватью.
— Почему ваши часы называются хронометр-шагомер? — спросила Люси, как только сумела справиться с кашлем.
— Потому что я переставляю их на час назад, чтобы, когда вернусь домой и увижу свою дочку, у нас с ней был еще целый час.
Люси рассмеялась и тут же поморщилась от боли.
— Знаешь, о чем я думаю? — спросил в свою очередь доктор.
Люси покачала головой. С той ночи она возненавидела некоторые вещи и никак не могла избавиться от этой ненависти. Визг автомобильных покрышек, вид крови, красный цвет, резкие неожиданные шумы, удары собственного сердца.
— Я думаю, что у тебя пневмония. Причем на фоне довольно тяжелой астмы. У тебя прежде не было астматических атак, ты не помнишь? Когда так пыхтишь, будто тебе не хватает воздуха?
Люси отрицательно покачала головой.
— Скоро мы на пароходе поплывем домой. Мне там станет лучше.
Почему-то вспомнилась миссис Гендерсон, черепаха.
«Я до сих пор ни разу о ней не подумала, вот какой я плохой человек», — решила она.
Наверное, несчастная миссис Гендерсон уже погибла, и никто ей, Люси, об этом даже не сказал. Ей захотелось поскорей отправиться домой. Лучше всего прямо сейчас.
— Мне кажется, для тебя было бы лучше провести несколько дней в больнице, — сказал доктор.
— Но это совершенно невозможно. В самом деле невозможно.
По какой-то непонятной причине Люси вдруг начала плакать. Ей совершенно не с чего было плакать. Она же не Анна Франк — ей не приходится прятаться на чердаке, ее не грозят увезти в концентрационный лагерь. Вместо всего этого она живет в прекрасном лондонском отеле вместе со своим отцом.
— Почему невозможно? — спросил доктор, выписывая рецепт какого-то сиропа от кашля, за которым Бен должен был немедленно бежать в аптеку. — У тебя есть какие-то дела, которые мешают тебе лечь в больницу?