Антон злился. Злиться было гораздо легче, чем страдать. Вообще-то он не хотел ни того, ни другого, а хотел жить с Татьяной, но поскольку это, как выяснилось, было недостижимо, предпочел рвать и метать.
Он старательно вспоминал все ляпы, допущенные Татьяной во времена их совместной жизни, и досадовал, что их так мало. Постарался домыслить, но не смог. Образ отвергнувшей его возлюбленной складывался холодный, но чистый. В особых грехах ее заподозрить было невозможно. Единственное, что он смог ей инкриминировать – Татьяна, как типичнейший обыватель, не постигала глубин его творческой натуры, ее естественнейшего стремления к свободе. Что ж, непонимание окружающих – удел всех истинно одаренных людей.
Это оправдание первое время помогало, но скоро надоело. Мальчишечья похвальба хороша для дураков, а он относил себя к неглупым людям, и скоро признал, что, хотя он и заслужил Татьяну неприязнь, но жить-то без Татьяны не может. И не только жить, но и создавать что-то новое, похоже, тоже не в состоянии.
Ощущая себя творческим трупом, решил поговорить с ней еще раз. Изо дня в день беспрестанно набирал ее номер, но трубку никто не брал. Несколько раз караулил ее у входа в офис, пока вышедшая из него Мария не сообщила, что Таня уволилась еще в прошлом месяце. Отчаявшись, Антон вновь приехал к ее дому и стал ждать. С обреченным трепетом прождал почти всю ночь, но в ее окнах так и не вспыхнул свет.
И тут ему стало страшно. По-настоящему страшно, как не бывало еще никогда в жизни. Неужели Татьяна уехала насовсем, потому что не захотела больше его видеть? Думать об этом было нестерпимо, и он принялся вести себя так, будто ничего не изменилось, и всё как в те времена, когда они жили вместе.
Он уезжал с работы ровно в семь и ехал к ее дому. Звонил в домофон, и, не дождавшись ответа, с разочарованием, каждый раз накрывавшем его удушающей волной, отправлялся к себе. Там тупо смотрел на пустой альбом, который давно уже должен был быть полон эскизами для новой коллекции, и ужасался его стерильной чистоте. Просидев так до одиннадцати, ложился спать, воображая, что Татьяна просто принимает душ и вот-вот придет. Засыпал, внушая себе, что завтра она уж обязательно появится, и он сможет уговорить ее на более серьезные отношения, чем прежде.
В один из таких пустых дней, когда вокруг была та особая весенняя хмарь, когда непонятно, весна это или уже осень, Светлана напомнила ему: