Разумеется, в конце 60-х годов весьма соблазнительно было: как бы
отвлеченно рассуждая о евангельских событиях, касаться больных и острых
вопросов своего времени, вести рискованный, щекочущий нервы спор о
насущном. Булгаковский Пилат давал богатый материал для грозных филиппик
по поводу трусости, приспособленчества, потворствования злу и неправде –
то звучит злободневно и до сих пор. (К слову: не посмеялся ли Булгаков
лукаво над будущими своими критиками: ведь Иешуа вовсе не произносил тех
слов, обличающих трусость, – они примыслены ничего не понявшими в его
учении Афранием и Левием Матвеем). Понятен пафос критика, взыскующего
возмездия. Но злоба дня остается лишь злобой. "Мудрость мира сего" не
способна оказалась подняться до уровня Христа. Его слово понимается на
уровне ином, на уровне веры.
Однако "не вера, но правда" привлекает критиков в истории Иешуа.
Знаменательно само противопоставление двух важнейших духовных начал, на
религиозном уровне не различаемых. Но на низших-то уровнях смысла
"евангельских" глав романа невозможно осознать, произведение остается
непонятым.
Разумеется, критиков и исследователей, стоящих на позициях
позитивистски-прагматических то и не должно смущать. Религиозного уровня
для них и нет вовсе. Показательно рассуждение И.Виноградова: для него
"булгаковский Иешуа – это на редкость точное прочтение этой легенды (т.е.
"легенды" о Христе. – М.Д.), ее смысла – прочтение, в чем-то гораздо
глубже и вернее, чем евангельское ее изложение" [13].
Да, с позиции обыденного сознания, по человеческим меркам –
неведение сообщает поведению Иешуа пафос героического бесстрашия,
романтического порыва к "правде", презрения к опасности. "Знание" же
Христом Своей судьбы как бы (по мысли критика) обесценивает Его подвиг
(какой-де тут подвиг, если хочешь – не хочешь, а чему суждено, то и
сбудется). Но высокий религиозный смысл совершившегося ускользает таким
образом от нашего понимания. Непостижимая тайна Божественного
самопожертвования - наивысший пример смирения, приятие земной смерти не
ради отвлеченной правды, но во спасение человечества – конечно, для
атеистического сознания то суть лишь пустые "религиозные фикции" [14], но
надо же признать хотя бы, что даже как чистая идея эти ценности гораздо
важнее и значительнее, нежели любой романтический порыв.
Легко просматривается истинная цель Воланда: десакрализация земного
пути Бога Сына – что и удается ему, судя по первым же отзывам критиков,