И затмение солнца, и
землетрясение не прервали заседания синедриона. Первосвященник Каиафа,
наблюдая, как зала дворца погружается среди бела дня во мрак, сердито крикнул
слугам: «Что вы застыли, как языческие идолы? Несите огня».
Слуги стали торопливо
зажигать светильники. Колеблющееся пламя масляных лампад осветило мертвенным
светом хмурые лица членов синедриона. Что их удерживало здесь, этого объяснить
не мог никто, но все чувствовали: дело не довершено. Надо было дождаться
известий от посланного к Пилату начальника храмовой стражи. Ему было велено умолить
игемона завершить казнь преступников как можно быстрее. Нехорошо оставлять тела
на крестах в Великую субботу. А пока сидели и решали, что делать с деньгами,
которые возвратил им ученик Казненного, Иуда из города Кариот. Для всех его
приход был полной неожиданностью. Он вел себя как ненормальный, кричал, что
предал кровь Неповинного, потом, бросив деньги к ногам первосвященников, убежал
из дворца. Деньги не такие уж большие, решили члены синедриона, но ими куплено
спокойствие израильского народа, совращаемого то одним, то другим самозванцем,
объявляющим себя Мессией. Теперь покончено с Проповедником из Назарета,
смущавшим умы многих иудеев. Однако эти деньги нельзя возвращать в храмовую
казну, раз они замешаны в кровавом деле, решили священники. Как же быть?
После недолгих споров
пришли к решению приобрести на серебро, возвращенное Иудой, небольшой участок
земли для погребения безродных странников.
К этому времени прибежал
вестовой из храма и сообщил о разрыве завесы в Святую Святых. Сообщение
взволновало членов Синедриона, и в их души холодной змеей вползло чувство
страха и неуверенности.
Наконец-то прибыл
посланный к Пилату. Он рассказал, что игемон охотно согласился ускорить казнь и
послал воинам приказ перебить голени у повешенных[50].
Вестовой также сообщил, что Иисус из Назарета к этому времени уже умер Сам,
потому воины перебили голени только у двух оставшихся преступников. Все члены
синедриона облегченно вздохнули и засобирались домой. Вдруг подал голос
первосвященник Анна, тесть Каиафы. Во время заседания он сидел, молча наблюдая
за всеми и иногда ухмыляясь, но продолжал оставаться в тени, хотя хорошо знал,
что его мнение, решись он его высказать, имело бы вес не меньший, чем мнение
зятя. Он хоть и бывший первосвященник, но бразды правления, не мнимые, а
настоящие, продолжал держать в своих старческих, но еще крепких руках. Вот и
сейчас стоило ему заговорить, как все умолкли и устремили на него ожидающие
взгляды.