— Кто там? Это ты,
Толик? — отозвался изнутри надтреснутый старческий голос моей учительницы.
И вот я опять в комнате,
которую запомнила с того давнего посещения, и она, представьте себе, нисколько
не изменилась. Та же обстановка, тот же запах сухого дерева и почти
выветрившихся духов и как будто засохших корзиночек мальвы. Потом я заметила
кое-где лежащую слоем пыль — видно, Илария Павловна уже не могла полноценно
убираться. Она располнела, ее ноги были спеленуты эластичными бинтами, поясница
перетянута шерстяным платком. Не быстро передвигаясь по комнате, она доставала
из старинного резного буфета чашки и блюдца.
— Мальва, деточка, как
хорошо, что ты меня навестила. Вот сейчас чайку с тобой выпьем и поговорим по
душам!
— Как вы живете, Илария
Павловна?
— Жаловаться не хочу, а
хвастаться нечем. Эта наша квартира теперь превратилась в ковчег для убогих и
несчастных. Мне семьдесят восемь лет, соседке вовсе под девяносто...
— А соседу? —
полюбопытствовала я.
— Толику? Ему тридцать
восемь. Он у нас молодой, совсем мальчишечка. Но, можно сказать, мы еще получше
приспособлены к жизни, чем он. Что ты хочешь, запой через каждые два месяца!
— Беспокоит вас пьяный,
да?
— Мы с Дарьей Титовной
сами за него беспокоимся. Ухаживаем, пока пьет, а потом курицу покупаем —
бульоном силы поднимать. Бульон в таком деле первое средство!
— Что же, ему не стыдно,
что две старушки... — начала было я и осеклась на слове.
— Ничего, деточка, все
правильно — старушки и есть, что уж тут мудрить. А Толику-то, наверное, стыдно,
только он ничего с собой поделать не может. Как пришел десять лет назад с
военной службы, так и стал выпивать. В горячей точке служил.
Вот, оказывается, что —
в горячей точке. А я-то думала, что все пьяницы плохие уже просто в силу своего
статуса. Но горячая точка, конечно, может попортить психику, об этом сплошь и
рядом говорят в средствах массовой информации.
— Ну, садись к столу, —
пригласила меня Илария Павловна за небогатый, но уютный столик с тонкими, как
бумага, чашками и блюдцами. Потом оказалось, что они кузнецовские — был до
революции такой мастер, прославившийся маркой своей посуды.
Вскоре в нашу дверь
вновь постучался Толик: он принес закопченый чайник с бурлящим кипятком. Это
было кстати. Илария Павловна заварила щепотку чая, придвинула мне вазочку с
сухим печеньем и другую — с колотым сахаром. Вот ведь — и есть практически
нечего, а сидеть так приятно, вдыхать чайный аромат, смотреть на почти
бесплотные голубые чашки, бледные блюдца с узорной голубой каймой...
— Как дела, Мальва? —
окликнула Илария Павловна, видя, что я задумалась. — Выкладывай, с чем пришла.
Ты, наверное, хочешь рассказать мне о своей жизни?